Легко (сборник)

– Я не жду вдохновения. Я стою на берегу океана вдохновения. Я пловец. Стоит зазеваться моим надсмотрщикам, и я ныряю в его волны и плаваю, пока меня снова не выволокут на берег. Если бы я мог, я бы плавал, не выходя на сушу, но мне не дают. Стоит мне отплыть подальше от берега, как оказывается, что я так нужен им всем.

– Кому?

– Тем, кто на берегу.

– А ты не пробовал утонуть?

– Ты считаешь, что я буду им нужен мертвым?

– Когда-нибудь ты понадобишься им мертвым.

– Хорошо…. Я попробую…. После. Как ты думаешь, у меня получится что-нибудь?

– Что-нибудь – да.

– А то, чего я хочу?

– Ты сам знаешь ответ на этот вопрос.

– А я успею?

– Если ты тот, кем ты себя сам считаешь, то успеешь все, независимо от того, проживешь ли ты век или только один день. Это все равно.

– Скажи мне хоть что-то, чтобы мне было легче.

– Почему тебе должно быть легче, чем остальным?

– Мне должно быть тяжелее?

– Уже утро. Прощай.

Утро.

12

– Папка? Что ты делаешь в моей комнате?

Владимир Иванович дернулся, вздрогнул, вырвал листок из начатого им дневника, скомкал и сунул в карман халата.

– Хотел написать тебе записку, но ты пришла сама. Как на улице?

– Так. Прошла. Подышала.

– Прости… что я так выгляжу.

– Ты всегда так выглядишь.

– Знаешь, хочется перемениться. Тебе не хочется иногда перемениться?

– Я уже переменилась, папа. Да. Не смотри на меня… так. Думай, что хочешь.

– Когда я женился на твоей маме, ей было меньше лет, чем тебе сейчас. В твоем возрасте у нее уже был ребенок. Ты. И тебе уже было полтора года.

– Выходит, не дождался ты маменького совершеннолетия? Как хорошо устроился. Пришел из армии, а дочка уже сама на горшок просится.

– Ты чем-то расстроена?

– Ты думаешь, что я тебе это расскажу?

– … не думаю. Но очень хочется.

– Перехочется. Я уже взрослый человек. У меня своя жизнь. Через год я получу диплом. Буду искать работу. Собственно, я уже ее ищу.

– Разве мы не даем тебе учиться?

– Кто это «мы»?

– Я и… мама.

– Разве ты и мама это «мы»?

– А кто же мы?

– Два человека, соединенных вместе общим ребенком, общим имуществом, памятью, привычками. Два человека, которые настолько осточертели друг другу, что не пытаются и не хотят даже ругаться.

– Ты считаешь, что мы должны ругаться?

– Хотя бы ругаться.

– Ты считаешь, что мы с мамой не любим друг друга?

– А ты как считаешь? Раньше мне было тепло от ваших голосов, рук, глаз. Теперь мне холодно. И мне кажется, что нашей маме холодно тоже.

13

И в этот раз ты появилась вдруг. Ты осталась в аудитории, когда все уже вышли после последней пары. Я складывал разбросанные по столу разрозненные листки и чувствовал на себе тепло твоих глаз. И уже по этому теплу я понял, что это ты. Что с тобой стало? Ты изрядно помолодела за эти несколько дней. Тебе нет еще и двадцати. Юность еще скрывает твое настоящее лицо и подлинную красоту, но глаза уже те. Твои волосы темны, ты изящно одета, в левой ноздре у тебя тоненькое серебряное колечко, на плече маленькая наколка. Теперь это модно? Но что с твоими глазами? Это глаза сумасшедшего, приговоренного к казни, разум к которому возвращается уже на эшафоте. Сейчас. В эту секунду. «Что вы хотели?» – спрашиваю я тебя. Почему-то мне кажется, что я должен говорить тебе «Вы». Ты пытаешься мне что-то ответить, но слова застревают в горле, а глаза молят о пощаде. И тогда ты расстегиваешь платье. Вздрагивает, распадаясь в стороны, небольшая грудь, замирают стройные ноги, покрывается мгновенной испариной живот. Я медленно подхожу, опускаюсь на колени, прижимаюсь к тебе лицом и замираю, закрыв глаза. Все проваливается куда-то, кто-то хватает меня сзади за волосы, перепиливает горло колючей сталью и бросает мою голову назад, за ряды еще хранящих тепло стульев. Раздается гул, и как на фотопластинке начинают проступать лица, фигуры, глаза. Аудитория полна.

Я открываю глаза и вижу, что я все еще неподвижно стою у стола. Ты запахиваешь платье и с рыданьем выскакиваешь в коридор. Это была ты или твой призрак?

14