Легко (сборник)

– Ну и что? – спросил я себя, после того как увидел, что «франт» вышел из подъезда скользящей походкой мартовского ловеласа и покинул двор, минуя и «ауди», и «пассат». – Что все это значит?

Я посмотрел в зеркало и подумал, что если «из сора растут стихи», то нечего предъявлять завышенные требования к источнику прозы. Что я выяснил за это время? Только то, что никакого дежурства в седьмой квартире нет. А есть, скорее всего, странный притон или ночлежка. Ночлежка, один из посетителей которой отличается пристрастием к гудению с закрытым ртом, а остальные ведут себя тихо. Безобидная ночлежка. Слишком безобидная и спокойная, чтобы можно было смириться с ее безмятежным существованием через две двери от меня и несколько метров зашлакоблоченного пространства. Что мы имеем? Мы имеем закрытую взглядонепроницаемую двухкомнатную квартиру, в которой находятся трое мужчин, если не предположить, что вместе с «бизнесменом» в нее не приехал и еще кто-то. Или если не представить, что этот кто-то (или эти кто-то) не лежат в дальней комнате штабелем временно выключенных муляжей, которые при своем оживлении и издают эти гудящие звуки? В дверь позвонили.

– Заходите, Евдокия Ивановна, – вздохнул я, щелкая замком и не сомневаясь в точности предположения.

– Нет, вы видели? – возмутилась соседка. – Я ему говорю, чтобы он передал Алексею об оплате, а он мне тут самолет изображает? Точно пойду к участковому! Притон прямо какой-то устроили на площадке!

– Какой же это притон? – удивился я и стал уверенно лгать, глядя в глаза соседке. – Этот молодой человек – сын брата Алексея. Брат Алексея – бизнесмен. Громила – его охранник. У брата Алексея сейчас дела в Москве. Остановился в гостинице, но иногда ночует здесь. Сын помчался в ночной клуб проматывать папины денежки. Чего тут непонятного?

– А? – поразилась соседка, открыв от напряжения рот и пытаясь не упустить ни частички из передаваемой ей «бесценной информации». – А женщина кто?

– Какая женщина? – переспросил я.

– Ну, молоденькая такая, в розовом платье?

– А вы не знаете? – воскликнул я.

– Не, – развела руками соседка.

– Так это жена бизнесмена. Новая жена. Мачеха этого парня. Представляете, какая это проблема, молодая жена и взрослый сын? – поинтересовался я у Евдокии Ивановны, понемногу вытесняя ее из квартиры. Челюсть у нее отвисла, а глаза почти выскочили из орбит и грозили упасть на мой матрац. Наконец она вышла на площадку. В глазок я увидел, как Евдокия Ивановна, вкручиваясь в замочную скважину, приникла к двери седьмой квартиры сначала глазом, затем ухом, затем отошла на один шаг, разочарованно сплюнула на пол, аккуратно затоптала плевок все той же тапочкой и скрылась в своей квартире. Я вышел на площадку и тоже приник ухом к двери. За дверью стояла мертвая тишина. Что же вы там делаете в этой тишине: Алексей, «бык», «бизнесмен» или сколько вас там?

07

Ночью мне снится всякая ерунда. Евдокия Ивановна по непонятной причине живет вместе со мной, летает, как полуспущенный дирижабль, по комнате, развешивает по стенам фотографии неизвестных людей и раскладывает всюду безобразные вязаные салфетки и коврики. Мои рукописи лежат по полу, как истоптанная и опавшая листва, и символизируют собой отсутствие всякой издательской и литературной надежды. Евдокия Ивановна сбрасывает застиранный байковый халат и в розовом пеньюаре неотвратимо движется в мою сторону, колыхаясь телесами, как облако, и плотоядно облизывая дюймовые желтоватые клыки. Я срываюсь с места и пытаюсь убежать из собственной квартиры. На площадке обнаруживаю, что дверь в квартиру Евдокии Ивановны заложена кирпичом, а дверь в квартиру Алексея приоткрыта. Я вбегаю туда. Сорванные обои висят грязными лохмотьями. Пол усеян мусором и покрыт пылью. Вдоль стен расставлены огромные дубовые шкафы, в которых за стеклянными дверцами я угадываю безжизненно висящие куклы или оболочки «быка», «бизнесмена», «франта», «сыщика», нашего дворника, алкоголика Степаныча с первого этажа, самой Евдокии Ивановны, своего школьного приятеля, смутно знакомого мне редактора толстого журнала и еще каких-то известных и неизвестных мне действующих лиц. Я прохожу в следующую комнату и вижу на ковре зеленой травы, заполняющей всю комнату, лежащего Алексея и женскую фигуру в розовом платье, склонившуюся над ним. «Алексей!» – громко зову я его, но он остается недвижим. Фигура поднимает голову, но вместо лица я вижу окровавленное пятно, из которого доносится родной и знакомый голос: «Вадик, сколько можно спать? Подъем! Подъем! Вставай, а то убьем!»

08

– Вадик, сколько можно спать? Подъем! Подъем! Вставай, а то убьем!

Конечно, это была Верка. Только сестра могла явиться ко мне в субботу, в семь часов утра, и приняться будить, укоряя за расслабленность и напрасное прожигание жизни.

– Привет, – хмуро сказал я, сбрасывая одеяло и направляясь в ванную.

– А поцеловать сестричку? – попыталась она преградить путь.

– После ванной, – пообещал я ей. – Когда я целую женщину, я целую женщину. Даже если это моя сестра. Надо почистить зубы.