Легко (сборник)

— Наверное. И первые серии, как и всегда, были самыми лучшими.… Но постепенно актерам все надоедает…. Я был совсем маленьким, когда здесь, в этом монастыре, снимались некоторые кадры для фильма «Война и мир». Кажется, пожар Москвы. Кино тогда… Это было что-то особенное. Наверное, актеры и режиссеры, да и все, имеющие отношение к кино, чувствовали себя небожителями. Каждый день все село в полном составе устремлялось на съемки. Народ влезал через разломы на стены и шел, шел нескончаемой вереницей со стариками и детьми. И странно, но я совершенно не запомнил никакой съемочной группы, осветительных приборов, режиссера. Я запомнил странные бревенчатые дома, состоящие из одной передней стены, которые поджигали, и они горели. Это приводило в ужас. Для деревни пожар — это особенное событие. Жизнь и смерть, главный катаклизм. И еще я запомнил солдат. Красивых высоких солдат в странной форме с белыми штанами, в больших шляпах с пышными галунами или киверами, не знаю, как это называется. Эти солдаты по чьей-то безжалостной команде монотонно ложились и вставали с земли. У них были усталые лица с капельками пота на лбу и на щеках. Какая-то детская жалость зародилась во мне к этим молодым солдатикам из неведомой страны… Еще какие-то люди суетились в подвалах собора, шел дым, и непонятные вздутые образования, то ли туши невиданных зверей, то ли какие-то тюки висели в этом дыму. Многие жители села снимались в эпизодах, поэтому, когда фильм показывали по телевизору, и я смотрел его, узнавая знакомые башни, между которыми метался Пьер Безухов, моя бабушка всех, снявшихся в массовке, называла по именам…. А мне теперь кажется, что и это был сон….

— Ты любил когда-нибудь?

Он обернулся. Она сидела, развернувшись к нему, изогнувшись в немыслимой для взрослого человека позе, наклонившись в сторону и положив голову на предплечье.

— Да. Маму. Тебя.

— Я не об этой любви. Ты любил когда-нибудь … женщину? Так, чтобы один раз и на всю жизнь. Чтобы умереть от любви.

— Как видишь, я жив, так что, увы.

— Я серьезно.

— А что, бывает такая любовь?

— Очень хочется, чтобы была.

— Но ведь это страшно.

— Разве любовь может быть страшной?

— Да нет. Не это страшно. Страшно, что весь мир перестает существовать, кроме этой любви. А что есть любовь? Самоотречение во имя любимого человека? А нужна ли ему эта жертва? И что может быть хуже отвергнутой жертвы? А если отвергающий еще и нормальный человек? Если и ему эта невзаимность — мука безысходная?

— Но ведь это прекрасно?

— Да. Но нет ничего вечного.

— Ну! Я спрашиваю про ту любовь, которая на всю жизнь.

Он вздохнул и повторил:

— Нет ничего вечного.

— Ты опять становишься занудой.

— Нет ничего вечного.

Она надула губы. Он протянул руку, коснулся пальцами светлого пуха на ее шее, провел рукой по волосам.

— Прости. Я все время забываю, что я не должен учить тебя. Никто за тебя не совершит твои ошибки. Ты не хочешь выслушивать поучения и одновременно хочешь знать. Но что можно сказать о дороге тому, кто еще не сделал ни шага? Пройди хотя бы дневной отрезок, оглянись, и ты поймешь больше, чем я могу тебе сказать. Никто не опишет боль от раны тому, кто не поцарапал и палец. Никогда мужчина не поймет, что такое выносить и родить ребенка. Чем больший жар пылает в душе твоей, тем большая вероятность, что жар этот будет недолгим. Пустячное чувство может стать началом самой крепкой и прекрасной, хотя, быть может, и незаметной любви, а может так и остаться пустячным чувством. Ты спрашиваешь, любил ли я по-настоящему? Да. Но на всю жизнь? Счастье испытывает тот, над кем бог любви только взмахнет своим крылом. Несчастны познавшие миг счастья. Они никогда не забудут его вкус. И они же счастливы по той же причине. И можно ли обладать всецело тем, что является пока еще недостижимой целью всей вселенной? Любовь… Что мы знаем о любви? Мы не можем понять даже самих себя. Мы клянемся в вечной любви и всегда нарушаем эту клятву, даже понимая, что там все откроется…. А открывается почти всегда все уже здесь. А что если наша любовь — это только опавшие лепестки навсегда погибшего сада?

— Папочка! Я отключилась уже на второй фразе. Я все-таки ребенок. Короче. Значит, любить нельзя?

— Не любить нельзя.

— Непонятно.

— Любовь относится к тем явлениям природы, над которыми человек не властен. Это как ураган. Ты можешь забиться от него в бетонный бункер, но выключить его ты не можешь. Что ребенок еще хочет узнать?

— Ребенок не хочет забиваться в бетонный бункер.

— Понятно. Он хочет, чтобы чаша этой жизни была наполнена до краев и желание пить из нее, как и ее полнота, не проходили никогда.

— А так бывает?

— Бывает? Не знаю. Вдесятеро приходится испить страданий за каждый глоток счастья.

— Но ведь страдание тоже может быть сладостным?

— Да. Безусловно.

— И что же мне тогда делать? Ну, если вдруг…

— Страдать. И благодарить бога за эту возможность. И не забывать о достоинстве.

— О достоинстве? О морали? О нравственности? Это лекция?