— Да! — она зажмурилась, улыбнулась. — Гости желают шампанского, одну бутылочку с собой. Колу. Шоколад. И пирожные. И апельсины. И… пока все?
— Все? Ну и, конечно, счет. Вы примете наличными?
— Как вам будет удобно.
— Тогда, пожалуйста, счет.
— Секунду. Вам завернуть все это?
— Да. Пожалуйста. Ну, ты как? Не слишком ли много шампанского?
— Перестань. Завтра я опять буду приличной девочкой. Не пора ли нам оседлать нашего «мустанга»? Надеюсь, он выдержит двоих?
— Он выдержит бесконечное путешествие.
— Ты все еще веришь, что хоть что-то бывает бесконечным?
— Оно будет именно таким. И даже после того момента, когда ты встретишь того, при виде которого твое сердце застучит в два раза быстрее.
— Или умолкнет навсегда?
— На мгновение.
— Я обещаю прислушиваться к своему сердцу. Только…
— Ты боишься не услышать?
— Я боюсь тишины, которая не здесь. Как же оно будет стучать, когда мы лишимся нашей оболочки? Когда мы окажемся там? Там, где заканчиваются все бесконечные путешествия?
— Может быть, там оно будет петь?
10
В дверях грязной придорожной забегаловки стоял толстый бармен в засаленной клетчатой рубашке и в спортивных штанах с отвисшими коленками и вытирал руки серым полотенцем. Из глубины помещения показался пьяный мужчина средних лет, одетый еще более экстравагантно, прислонился к проему замызганной двери и принялся наблюдать за недавним клиентом. Клиент с бутылкой шампанского подошел к старой, видавшей виды «восьмерке», примявшей придорожные кусты. Потоптавшись, он зачем-то открыл правую дверь, сказал что-то, выждал несколько секунд, осторожно закрыл дверь, сел с другой стороны и начал мучить стартер, пытаясь завести машину.
— Кто этот …удак? — спросил пьяный.
— Когда-то жил здесь. Давно. Приезжает иногда. Сумасшедший. Здесь у него пустой старый дом. По-моему, какой-то неудачливый бизнесмен, разорился или еще что. Не знаю. Наверное, спускает здесь последние «бабки».
— Я прикалываюсь на его машину, похоже, он уже все спустил.
— Ну, тормозов-то у него точно нет. Если бы не кусты… Когда он подъезжал, я думал что он въедет прямо в ларек.
— Ну и начистил бы ему «репу».
— Да ладно. Это же выгодный клиент. Заказывает всегда все на две порции, но съедает только одну.
— А. А я все никак не мог понять, чего он сам с собой разговаривает, и бубнит, и бубнит. Точно с «бзиком». Вот. Бизнес. Коль. Бросал бы ты это дело?
— А что ты тогда будешь пить?
— Брошу! Закрывай, выпьем, что у тебя осталось, и брошу.
— Я те брошу. Ты мне еще заплатишь за все.
— Обязательно! О. Поехал. Завелась. Смотри-ка.
— Поехал. Дурак. Куда, спрашивается, погнал? Далеко он по этой дороге не уедет.
— А чего? Хорошая дорога.
— Куда уж лучше. Поворот на повороте. В Петровке вообще мост ремонтируют, грейдер стоит, его и мотоцикл не объедет, а у этого и фары еще не горят. Да и тормоза, похоже, с пятого качка схватывают. Если они вообще есть.
— Плюнь. Колян. Плюнь. Тебе это надо? Что с ним будет? Бог дураков любит.
— Во, во. По тебе заметно.
— А что я? Я что, долги не отдаю. Или я украл что? Нет, я не понял…
11
Машина мчалась бесшумно, взлетала на подъемы и снова опускалась вниз, поворачивала, следуя широкой ленте многополосного шоссе, и рассеченная кинжалами фонарей ночь смыкалась позади как черная вода. Она с восторгом смотрела на плывущую вправо стрелку спидометра:
— Это замечательно, ездить ночью! Да еще на необъезженном мустанге!
— Я тоже люблю. Но это опасно. На необъезженном. Лучше на этом.
— Но ведь это не ты напился шампанского, а я, а за рулем ты.
— Ну, это-то я заметил.
— Ой. Что это? Смотри! Как искры. Мертвая кошка на дороге, а глаза открыты и светятся.
— Скоро они потухнут.
— Но ты же говорил, что это только оболочка. Разве у кошек не бывает вечной жизни?
— Я писатель, который пишет про людей. Я не натуралист.
— Ой!
— Не ойкай, наш «мустанг», кажется, уже смирился со своей участью.
— Но мы чуть не врезались в этот грейдер!
— Ты даже знаешь, как это называется? Не бойся. Я не хочу глупой смерти, тем более для тебя.
— Никто не хочет глупой смерти. Не глупой тоже. Я не боюсь. Мне грустно.
— Почему?
— Из тебя получится прекрасный ангел-хранитель, но ты будешь часто плакать.
— Я буду стараться плакать меньше. И лучше охранять своего подопечного.
— Ты будешь плакать не оттого, что погибнет твой маленький охраняемый человечек. Ты будешь плакать вместе с ним. Чтобы ему было легче. Тебе его будет очень жалко. Хотя бы потому, что он появился на свет в аду.
— Но ведь я буду и радоваться вместе с ним?
— Ты все будешь делать вместе с ним. Хотя, какие радости в аду…. Кроме любви…. Если он будет делать гадости, ты будешь уменьшаться. И если он сделает гадостей слишком много, ты можешь исчезнуть совсем. Или бросить его так же, как ты бросил меня…
— Лучше я исчезну.
— Не исчезай.
— Ты тоже.
Она не ответила. Он на мгновение отвел глаза от дороги.
— Что сделать этому фанту?
Она отклонилась назад, высунула руку в окно, волосы ее, подхваченные ветром, забились над задним сиденьем, и на секунду ему показалось, что это огромные пепельные крылья не находят себе места в тесном салоне.
— Этому фанту?
— Да.
— Любить.