Легко видеть

Они довольно часто оставались в комнате одни. Правда, туда в любую минуту могло войти начальство или кто-то из посторонних, но прежде чем открывавший дверь мог увидеть, чем они занимались, он успевал выхватить руки из разреза Вериного платья, как бы глубоко она ни была бы погружена, и немного отстраниться, делая вид, что наклонился затем, чтобы объяснить ей какое-то место в бумагах. Вскоре он уже знал, какие ласки и в каких местах сильней всего возбуждают Веру. При всей своей пуританской воспитанности она не хотела или не находила сил препятствовать ему в чем-нибудь. Она не утратила прежних убеждений, просто дождавшаяся отклика долго скрываемая любовь подняла и пронесла ее над догмами и предрассудками. В ее душе открылся новый счет ценностям жизни. Она заждалась его, но вот он начал делать то, что ей нравилось, к чему давно тянулось все ее существо. Запретные игры продолжались изо дня в день, нередко подолгу – и не надоедали ни ему, ни ей. И все-таки они уже начали мучить их своей незавершенностью. Надо было что-то предпринимать, тем более, что Вера мучилась не только отсутствием разрядки, но и ночными угрызениями совести. Михаил чувствовал, что пока его не было рядом с ней, она упрекала и казнила себя. Об этом ему регулярно из утра в утро красноречиво говорили Верины взгляды, отчуждающие и отчужденные, пока он своими ласками и поцелуями не растапливал их. Ее созревшая в одинокой постели готовность к сопротивлению отступала неизвестно куда, и снова она сладко изнемогала в его руках с тем, чтобы следующей ночью вновь ненавидеть себя и свою слабость и решить расстаться с тем, кто давал ей желанные наслаждения, но не любил, как любила она.

В отличие от Милки у Михаила не было друзей – композиторов со свободными сексуальными взглядами и просторными квартирами. И в свою комнату в коммунальной квартире провести Веру незамеченной даже тогда, когда Лена и Анюта отсутствовали дома, было совершено невозможно. А уж Вера и подавно не могла пригласить Михаила к себе домой, где родители могли бы благосклонно встретить разве что официального жениха, но отнюдь не женатого претендента на их дочь, не имеющего никакой охоты на ней жениться.

Оставалось одно – их комната на работе. Оба признали, что другой возможности сблизиться у них нет и не будет. В тот вечер они решили идти до конца. После окончания рабочего дня Вера осталась сидеть в комнате как обычно в те дни, когда ей надо было ехать на занятия в вечерний институт, а Михаил вышел на время, дабы создать видимость Вериного одиночества. Минут через пятнадцать он вернулся и убедился, что предпринял маневр не напрасно. Вера сказала, что начальник отдела заглядывал сюда. Но, очевидно, его встретил спокойный взгляд обложившейся конспектами Веры, и начальник, не найдя ничего предосудительного, ушел. Вера снова осталась одна. Что она успела передумать за тот десяток минут, пока дожидалась Михаила, он мог только гадать. Страх перед неизвестностью, лихорадка в ожидании утраты того, чем так дорожила вопреки современным взглядам на любовь и секс и что так целеустремленно хотела отдать в дар законному мужу, мысли о том, как любовь все повернула в ней по-своему и заставила признать совсем другой закон.

Дверь уже была заперта. После первых поцелуев Вера чуть-чуть успокоилась, но потом снова взволнованно зашептала: «Милый, меня очень добивался один знакомый…Он очень хотел…И однажды даже попробовал коснуться меня…там…Может быть, там что-то чуть-чуть и лопнуло… Но знай, верь мне, – он не был ТАМ!»…Михаил мгновенно представил всю сцену, как Вера была притиснута в угол кушетки все-таки распалившим ее, но не любимым ухажером, который обхаживал ее прелести, задрал юбку и даже сумел стащить трусы, но когда он начал слепо тыкаться в глухую промежность, Вера опомнилась и не допустила.

О чем ты, Верочка? – шепнул ей на ухо. – Чище тебя разве можно кого-то представить?!

И еще он подумал, что она сказала ему те слова, которые собиралась сказать мужу во время первого сближения с ним. Но он был не ее муж и таковым быть ей не мог и не собирался, о чем она хорошо знала заранее. И вот теперь ему, не очень даже влюбленному, передавались все атрибуты власти над ее женским естеством. Не зря ли? Разве для свидания в такой убогой канцелярской обстановке, в какой Вере предстояло лишиться девственности, предназначалось ее интимное признание?

Михаил расстегнул брюки, и они сползли вниз. Вера сняла трусы, и Михаил усадил ее перед собой на стол, подставив по сторонам два стула Вере для опоры ног. Взгляду Михаила открылось то, что он вот уже в течение нескольких недель ежедневно кроме выходных познавал и обласкивал рукою.