Легко видеть

Хотя, с другой стороны, если бы она не имела в виду интим, естественней было бы услышать от нее приглашение в другой форме, что-нибудь вроде: «нам всем надо будет встретиться с вами в Москве, вспомнить этот поход, посмотреть слайды» и прочее в том же роде. Но нет – она сказала другое, а именно – недвусмысленное «хочу увидеться с вами в Москве» – и точка. Без воспоминаний, слайдов и прочего. Тогда что же еще останется? Скорее всего – постель. В такие ситуации Михаил еще не попадал. Случалось, правда, что им интересовались сразу две подруги. Но до этого он любовником ни одной из них не состоял. Михаил не раз слышал о том, что интерес женщины к любовнику подруги пробуждался как раз после откровений приятельницы насчет того, как ей было с ним хорошо. Может, узнав, что Михаил покорен Галей не до конца, Ира решила перещеголять подругу? Тем более, что она могла, следуя молве и исходя из собственной практики, считать блондинок лучшими взломщицами мужского сопротивления, чем брюнеток. Так-то оно так, но, в отличие от известных усредненных предпочтений мужского пола, Михаил предпочитал как раз темноволосых. И не в последнюю очередь потому, что и треугольник у них тоже был темный. Конечно, он ничего не имел и против блондинок, особенно настоящих, прирожденных. А Ира была как раз настоящей светло-золотистой блондинкой – вроде мамы Михаила. А мама в молодости пользовалась громадным успехом. Видимо, Ира привыкла к этому тоже. Судя по всему, в семье всем командовала она, а не муж. Впрочем, это-то нормально. Лишь бы она не злоупотребляла своей сексуальной властью над мужем, как Тамара Белецкая, с которой Михаил познакомился в столице Баргузинского заповедника – поселке Давше. Там Лариса, Ваня и он завершили поход, а Тамара с мужем прибыла туда на пароходе «Комсомолец». Муж – его звали Эдик, он был геолог-геофизик из Томска – привез жену на Байкал, чтобы показать ей настоящую кондовую тайгу. На месте, правда, оказалось, что поселок был окружен относительно недавней гарью с хилой порослью нового леса. Поэтому Эдик пошел к директору заповедника договориться о лошадях, чтобы Тамара не била ножки на трудных тропах. Видимо, Эдик всю жизнь мечтал о таком маршруте – не по производственной необходимости, а вдвоем с любимой ради знакомства со сказочной красотой и без обычной надрывной работы в пути. Наверное, поэтому он придал такую убедительность своим посулам собрать в Баргузинском заповеднике коллекцию минералов для местного музея, что директор согласился дать ему двух лошадей, несмотря на сенокос. Таким образом, главное условие для исполнения мечты было выполнено. Но после этого Тамара снова пожелала взбрыкнуть – она заявила, что и на лошади в тайгу не поедет. Михаил представлял, что тогда почувствовал Эдик. Все обрушилось разом – мечта о счастливом житье с любимой в самой прекрасной местности для любви – в окружении молчаливых гольцов, на границе тайги и курумов, с видом на горные озера, где кроме них не было бы никого; обещание, данное директору заповедника собрать коллекцию в обмен на предоставление дефицитных лошадей; репутация серьезного человека, не бросающего слов на ветер – действительно все. Нелюбимый муж, неудачник в семейной жизни, подкаблучник, не смеющий возражать жене, к тому же еще и «свисток», неспособный держаться данного слова в делах. Было отчего счесть себя несчастным. Собственно, обо всем этом Михаил узнал от Тамары уже не в Давше, а на борту «Комсомольца» в долгом двухсуточном пути в порт Байкал почти у самого истока Ангары. Эдик был тогда совсем молчалив и замкнут. На борту судна Тамара, видимо, добавила еще какую-то порцию дегтя в уже испорченную бочку меда. Случайно увидев Тамару одну у релинга, смотрящую на дальний западный берег, над которым высился розоватыми склонами и гольцами Байкальский хребет, Михаил подошел к ней, и они заговорили. Сначала о море, потом о хребте, до которого было от них километров семьдесят – не меньше, наконец, об Эдике. Если быть точным – об Эдике говорил один Михаил, а Тамара сперва с удивлением и недоверчивостью, а затем с интересом слушала его выводы относительно причин, по которым ее муж остался лежать на койке в многоместной каюте третьего класса вместо того, чтобы вглядываться в незабываемые дали, вдыхая чистейший воздух, приносимый ветром над водой из таежных далей. Михаил прямо обвинил ее в том, что она убила в Эдике интерес и к жизни, и к красоте, что она в недопустимой степени употребляет свою власть над хорошим человеком во зло ему без видимых причин – во всяком случае – без его вины перед ней. Что вечный камень на груди мужа – это исключительно ее рук дело, хотя он хранил ей верность во время долгих экспедиционных отлучек из дома, и это постоянное мучительство – ее грех. И Тамара призналась – да, Михаил прав, это все она, и Эдика она действительно не любит и тиранит его без вины, но живет с ним потому что у них дочь, а Эдик все готов делать для них, и он хороший специалист, кандидат наук, и его очень ценят на работе. – «А ты не можешь уйти к тому, которого любишь?» – спросил Михаил в полной уверенности, что так мстить мужу может заставить только другая – невостребованная или отвергнутая любовь. – «Я ему не нужна», – без раздумий, стоит ли откровенничать со случайным знакомым, и, не пытаясь что-то приукрасить или скрыть, – ответила Тамара. – «А Эдика ты и не пробовала полюбить?» – «Можно сказать, что нет». – «Странно, – сказал Михаил, – на меня он произвел впечатление не только порядочного, но и умного, обаятельного человека, а таких достаточно редко встретишь». – «Да, я знаю. Потому и вышла за него. Но дальше его достоинства на меня уже не действуют». – «Это негуманно». – «А что поделаешь?» А дальше началась подтверждающая все это исповедь женщины, в которой чувствовался и характер, и стать, и способность захватывать воображение мужчин, а затем властвовать над ними – над многими, но не над тем, который был ей нужен больше всех вместе взятых на свете. Это был честный ответ на его выступление в защиту Эдика без попытки чем-то себя оправдать и одновременно – излияние горя, которым она, похоже, до сих пор не могла поделиться ни с кем.