Легко видеть

Кстати, Марина больше никогда и нигде не взывала к его смелости, как в тот раз. Наконец, просмотрев порог и наметив линию движения, он собрал волю в кулак и помог Марине устроиться в переднем люке «Колибри», предварительно заставив снять высокие сапоги. Сам он тоже разулся и заступил в воду, прежде чем отвалить от берега, в одних носках. Заняв свое место на корме, он сразу нашел ступнями педали управления рулем и развернул байдарку носом вниз. Он даже удивился, насколько лучше разутые ноги чувствовали, как управлять рулем. Больше он не разувался перед порогом нигде и никогда. Марину он еще порой высаживал из судна, как, например перед четвертой, пятой и шестой ступенями Иньсукского каскада на Кантегире или перед последним каскадом порогов на Улите. Но в Большой порог Енисея они вошли вдвоем, и теперь Михаил во все глаза смотрел, куда направлять нос байдарки и командовал, не обращая внимания ни на берег, мимо которого они проносились, ни на обелиски, и лишь после бешеной гребли, выскочив в нижний плес, уже на спокойной стремнине, Михаил дал выход своей радости и что-то прокричал. Вскоре после поворота Енисея влево они с Мариной пристали к левому берегу и выгрузились, чтобы остановиться на ночлег. Воды на дне судна оказалось на удивление мало, хотя байдарку и захлестывало поверх фартука в стояках. Радость от прохождения Большого Порога прямо-таки распирала его изнутри, и Марина, наблюдая за ним, тоже счастливо смеялась. В тот вечер она напекла много толстых лепешек-ландориков, которые не очень хорошо пропеклись. Наевшись их вволю, Михаил потом долго мучился тяжестью в животе, но все равно продолжал радоваться, что они прошли, а не обнесли порог, и потому, лежа кверху пузом на лапнике, он то постанывал, то вместе с Мариной смеялся, в том числе над собой, и эти два одновременно проявлявшиеся чувства боли от неумеренного поглощения сыроватого теста и радости от душевного подъема после успеха в Большом Пороге запомнились ему навсегда, как и сам колоссальной мощи порог, давно уже скрытый толщей воды, подпертой высотной плотиной Саянской ГЭС и невидимый теперь никому и больше незнаемый никем, кто не застал его в первоестестве. Да и этих – заставших – то – скоро уже не должно было остаться в живых – тех, кто с замиранием сердца смотрели на Большой Порог, содрогались от его оглушительного грохота и застывали от восторга и ужаса, глядя, как воды километровой ширины Енисея втискиваются в двухсотметровое русло порожного лотка, и, сходя с ума, взметываясь и проваливаясь, пролетают мимо, чтобы успокоиться там, где скорость течения Енисея становилась «всего» пятнадцать километров в час. Михаил с Мариной не переставали жалеть об этой утрате – как об утрате великого творения, которое лишь по великой глупости и неведению можно было допустить. Только после того, как канул в глубокую воду Большой Порог Енисея, Михаил смог представить, что сходной, хотя и меньшей потерей было исчезновение Днепровских порогов выше замечательно красивой арочной плотины ДнепроГЭСа, а еще – какую потерю причинят сами себе китайцы, стремящиеся переплюнуть Запад, утопив все великие пороги Янцзы и лишив потомков возможности знать это чудо, способное сильнее и благотворнее всяких технических достижений воздействовать на души смертных и на их умы.

К сожалению, по большому счету человечество всегда с готовностью отдавало рубль за пятак, лишь бы это содействовало приращению преходящих фактически и исторически сиюминутных удобств, где бы они ни развивали «цивилизацию» – в Америке, Швейцарии, России или Китае. Потери высшего порядка для осознания сути Разумнейшего Мироустройства, предпосланного появлению человечества, в расчет не принимались нигде.

Оттого-то Михаила и радовало, когда какой-нибудь претенциозный план преобразования природы, выдвинутый «продвинутыми умами» и в принципе одобренный властью, так и не осуществлялся. Об одном из них, нацеленном на переброску вод из бассейнов северных рек Печоры и Вычегды через Каму и Волгу в Каспийское море (чтоб не мелело), он впервые услышал от печорского речника-путейца, с которым разговорился на борту теплохода «ВТУ-324», по пути от станции Печора к устью Подчерья.

Погода стояла прекрасная (она надолго испортилась позже, когда они уже были на маршруте). Плоские и довольно низкие берега великой европейской реки уходили назад по мере приближения к цели. Слева по борту, в нескольких десятках километров на восток от Печоры уже замаячили остроугольные массивы Сабли и Неройки, а перед ними простиралась труднопроходимая заболоченная тайга.

Речной инженер ехал в верховья с какой-то инспекцией в связи с маловодьем, угрожавшим приостановить судоходство, и Михаил поинтересовался, как можно исправить положение.

– Дноуглубительными работами на перекатах, – ответил речник.

– А какие глубины должны быть?

– У нас гарантированный минимум – девяносто сантиметров при ширине фарватера пятьдесят метров. Пока еще держим.