Легко!

Хозяйка вышла поприветствовать их в джинсовой миниюбке и белой мужской рубашке навыпуск, под которой явно не было лифчика. Она, видимо, перенапряглась накануне говорить по-английски.

– Hallo. Wie geht’s? Habt ihr gut gesegelt?

– Ja, das war schön. Ausgezeichnetes Wetter, der Wind war ganz stark. Wir hatten Mittagessen auf der Nachbarinsel.

– Ah, so…! Im Restaurant dort? Es ist aber so teuer. Und spiessig. Es gefällt mir nicht. Unangenehm[6].

– А что такое spiessig? – спросила Анна Хельмута.

– Буржуазный в плохом смысле слова, мещанский, чрезмерный, на грани вульгарного.

– А мне сегодняшний ресторан показался элегантным и милым.

– Понимаю, о чем ты, но для Инессы это все со знаком минус. Она любит такие простые кафе, со студенческой или богемной атмосферой, без скатертей. Правильно, Инесса?

«Да, застряла в студенческом протесте против буржуазии, – подумала Анна. – И в довершение пылкие дебаты с недокормленными философами. Может, она с ними еще оргии устраивает, тогда хоть было бы понятно. А так – в поисках утраченного времени, да и только».

Войдя в дом, Анна остолбенела. Она бывала в запоминающихся домах и в Лондоне, и на Рублевке, и в Америке. Встречала в жизни столько людей с немереными деньгами и совершенно экстравагантными вкусами. Резиденция в Вермонте того миллиардера, что вез ее на своем самолете в Гарвард, чего стоила – с огромным медным камином, в который из-под стеклянной крыши падал поток воды, и гостиной, в которой стеклянные стены-двери распахивались, как казалось, в воздух над озером, потому что дом стоял на крутом горном склоне. Анна думала, что ее уже нельзя удивить. Но это…

Круглый холл, величиной с маленькую городскую площадь, был обвит лестницей красного дерева, идущей через три уровня, как будто в небо. Посреди этого цилиндра сверху свисала огромная хрустальная люстра. А на стенах висели невероятного размера старинные гобелены, каждый высотой метров по десять, тоже с третьего уровня и до низу. Анна вообще не представляла себе, что можно соткать ручной гобелен такого размера. За холлом шла огромная опоясывающая дом гостиная с распахивающимися в сад стеклянными дверями. В гостиной лежали громадные ковры, стояла антикварная мебель и ореховый концертный рояль, висело немало картин хороших мастеров.

– Посмотри, у Инессы есть даже Гейнсборо.

– Как красиво. Инесса, просто ошеломляет.

– Спасибо, красиво, не спорю. Но уж очень огромный дом. Я чувствую себя здесь такой маленькой и потерянной.

– А рояль какой! С ума сойти.

– Да, на нем однажды играл Ростропович, когда был у нас в гостях.

– Правда? У меня нет слов.

– Я вижу. Ты любишь роскошь. Я – нет.

«А тогда зачем ты здесь живешь? Чтобы всем рассказывать, как не любишь буржуазную роскошь и подлинную красоту?» – подумала Анна.

– Помоги мне на кухне, Анна.

– С удовольствием.

Кухня была начинена всеми существующими приспособлениями для готовки. Посередине стоял остров с плитой, где без труда можно было приготовить еду человек на сто. Инесса искала бокалы по шкафам, потом искала открывалку. На столе стояла лишь одна бутылка и больше ничего.

– Инесса, это же шампанское. Зачем штопор?

– Да это Sekt.

– Это примерно то, что итальянцы называют prosecco?

– Ну что ты, гораздо лучше.

Инесса не поняла ехидства вопроса Анны, а та, увидев, что «шампанское» закупорено жестяной крышкой, перестала удивляться поискам открывалки. В таком доме чтобы на аперитив подавали не Crystal или Ruinart – более чем странно, это же не студенческий пикник на лужайке.

В гостиной появился Герхард в кроссовках и спортивных трусах.

– Только что закончил упражнения в спортзале. Рад тебя видеть, Хельмут. А тебя как зовут? Анна? Отлично, отлично. Я слышал, ты из России? Как там дела? Помню, я был в России лет двадцать назад. В городе… Нет, не помню названия. Мы ехали туда на машине из Москвы по ужасным дорогам, и нас все время останавливала полиция. Русские говорили, что им нужно было давать взятки. За что взятки – они пытались мне объяснить, но я так и не понял. И что, там по-прежнему так? По крайней мере, я немножко выучил русский язык в той поездке. «Товариш Пэтроф читает газета». Правильно? Что это значит: «Геноссе Петров читает газету», так? Впрочем, тогда там была всего одна газета – «Правда». Коммунистическая газета. Сейчас, наверное, многое изменилось. Не уверен, впрочем, что к лучшему. Хельмут, а ты все в своей СДПГ подвизаешься? А дела-то у твоей партии совсем никуда, а? Ну ладно, ты всегда был левым. Анна, ты тоже левая? Должна быть, раз из России.

– Герхард, выпьешь?