Легкое поведение

В тот вечер обед с мистером и миссис Рэгсдейл, Мензисом и прочими безобидными личностями был скучным до безобразия, как позже записал Моррисон в своем дневнике. Тем не менее было забавно слышать, как Мэйзи объясняет, отвечая на вопрос миссис Рэгсдейл, что примерила «десяток шляпок, но ни одна мне не подошла; не так ли, Эрнест?». Он ответил, что она выглядела очаровательно во всех и это большая потеря для шляпок, что ни одна из них не была удостоена чести вернуться вместе с мисс домой.

После обеда мужчины собрались в библиотеке мистера Рэгсдейла на сигары и бренди. По привычке и из любопытства Моррисон оглядел книжные полки, но не нашел ничего заслуживающего внимания, разве что некоторые названия на корешках книг вызвали у него презрение.

Он только-только начал получать удовольствие от вечера, когда его окружили мужчины и принялись расспрашивать о «его» войне.

Удивлен ли он тем, что, вопреки его предсказаниям о скорой победе Японии, ее флоту до сих пор не удалось вытеснить русских из Порт-Артура?

И что там с «беспроводным» планом Лайонела Джеймса — неужели он думает, что японцы это разрешат?

Возможно, именно неудачи японской армии стоят за нежеланием открыть корреспондентам дорогу на фронт?

Моррисон отвечал на вопросы с большей уверенностью, чем он чувствовал, хотя, по правде говоря, в такой день думать о войне совсем не хотелось. После стольких недель терзаний и сомнений в преданности Мэй он наконец испытывал огромное облегчение. Признаться, он с трудом сдерживал в себе желание выбежать на балкон, громко выкрикнуть ее имя, танцевать, петь, а потом броситься обратно в гостиную, где сидели дамы, подхватить ее на руки и унести прочь. В нем, как в молодости, бурлила радость. Он молил о том, чтобы вечер скорее закончился и он лег бы спать, чтобы приблизить следующий день, который принесет ему новое свидание с лучезарным ангелом, как он назвал Мэй в своем дневнике.

Глава, в которой Моррисон производит впечатление своими шрамами, мисс Перкинс признается в приобщенности к дипломатии, а на вопрос о любви следует самый неожиданный ответ

Утром Моррисон проснулся в бодром расположении духа и полным сил, как если бы скинул лет двадцать. Насвистывая себе под нос, он окунулся в привычную рутину разнообразных встреч, переговоров и интервью. С иностранцами он говорил о золоте, меди и ртути, расписывал выгоды, которые принесет Британии и ее союзникам контроль японцев над Маньчжурией и Кореей. Китайцев убеждал в преимуществах, которые получит их страна, если, сохраняя нейтралитет, позволит Японии осуществить свои планы. Он забивал голову фактами, а дневник — информацией, размышлениями и цифрами.

— Неужели вы думаете, что Япония и Англия будут управлять Китаем лучше, чем сами китайцы? — спросил Куан в промежутке между встречами. Выражение его лица само по себе было идеальной моделью нейтралитета.

— Разумеется, нет. Я не имею в виду, что Китаю следует отколоться от своего суверенитета. Но если бы китайское правительство было умнее, оно бы позволило англичанам заняться обороной Китая. И сейчас здесь было бы тихо, как в школе по воскресеньям. Вы могли бы продвигать любые реформы, и у вас уж точно не возникло бы проблем вроде «боксеров» и им подобных.

— Если бы у Китая была современная армия, нам бы не понадобились британцы. Я полагаю, что всегда лучше защищаться собственными силами.

— Это все дела далекого будущего, Куан. Ты и сам знаешь.

Куан хотел было что-то сказать, но передумал.

Моррисон не стал развивать тему. Его мысли уже были заняты другим.

Когда Моррисону было двадцать лет, он уложил в свой рюкзак спальный мешок, походный котелок и кое-какие консервы. Натер сухим мылом носки, нахлобучил на голову панаму, сунул за пояс охотничий нож. Разбив по сырому яйцу в каждый ботинок для смазки, он отправился в путь, чтобы пройти более двух тысяч миль от Нормантона, что неподалеку от побережья залива Карпентария, до Аделаиды. Его целью было повторить маршрут знаменитых исследователей Бёрка и Уиллса. Они умерли от голода, когда пытались пересечь Австралию на двадцать один год раньше, как раз незадолго до рождения Моррисона. Со всех сторон ему твердили, что он сумасшедший, самоубийца. Знающие люди предупреждали о ядовитых пауках и змеях. Говорили, что, если его не убьют звери, за них это сделают аборигены. Он лишь улыбнулся и помахал всем на прощание.