Легкое поведение

Джек Фи, Бобби Мейн, Джордж Бью и чертов Уилли Вандербилт остались в прошлом, Цеппелин с приездом невесты выбыл из игры, а Мартин Иган, как он выяснил, благополучно вернулся в Японию. Но Джеймсон? Впрочем, возможности Мэй были небезграничны. Моррисон отказывался помещать Джеймсона в рамки и без того переполненной компании. Старый болтун просто наслушался сплетен и решил подкинуть еще одну, но уже про себя.

— А ты, старина? — Слезящиеся глазки Джеймсона блеснули. Он подправил пальцем вставную челюсть. — Чем ты здесь занимался? Я так полагаю, виделся с мисс Перкинс?

Моррисон, и без того на нервах, почувствовал, как ощетинились волосы на загривке. Этот болван приехал охотиться за прекрасной Мэй, в этом нет никаких сомнений. Он глубже засунул руки в карманы.

— Может, и видел ее мельком. В конце концов, Тяньцзинь, с его миллионным населением, — город маленький. А… вот и наш поезд. Вынужден распрощаться. Всего хорошего, сэр.

Глава, в которой Моррисону напоминают о необходимости охранять свой ян, а его старый друг Молино дает неожиданный совет

Пароход «Hsin Yu», ведомый краснолицым богатырем капитаном Ричардсом, отчалил вовремя. Моррисон, стоя с Куаном на палубе, смотрел, как тает вдали берег. Грохот турбин и вибрация корабля усиливали головную боль и ощущение тяжести в глазах; он прятал их от скудного молочного света восходящего солнца за стеклами темных очков.

Когда прошел первый приступ морской болезни, Моррисон смог наслаждаться выходом в открытое море. Глубоко вдыхая соленый воздух, он с удовольствием подставлял целебным брызгам лицо и руки. В последние дни Тяньцзинь начал вселять в него клаустрофобию. Его мир сузился до размеров гостиничного номера или, точнее, постели, и, вырвавшись из этого плена, он остро ощутил перенаселенность города.

Рядом с Мэй Моррисон чувствовал себя желанным и в то же время каким-то ничтожным; и хотя все в его внешности указывало на сильное мужское начало, он вынужден был признать, что все больше напоминает себе евнуха при ее дворе. При всем отвращении к этому образу, он вновь и вновь обращался к нему. Напоследок он все-таки попытался выяснить с Мэй отношения, причем в довольно патетической форме, заявив, что, если он для нее не более чем лицо в толпе, тогда и не станет путаться под ногами. Она отчаянно отметала его упреки. Когда же он потребовал ответа на вопрос, что же ее в нем привлекает, она ответила не задумываясь: «Твой рациональный ум и вспыльчивость. Щетина цвета имбиря. Россыпь веснушек на костяшках пальцев».

Моррисон посмотрел на кисти своих рук, сжимавшие корабельный поручень. Они были широкие и бледные, с длинными пальцами с квадратными кончиками. Он не замечал никаких веснушек, пока она не показала ему, покрыв их после этого поцелуями. Он мысленно улыбнулся.

В то же время он постоянно терзал себя вопросом, что она говорит другим поклонникам. Мысль о том, что Мэй одинаково пылка в своих признаниях, удручала его сильнее, чем ее физические измены.

Раздался женский крик. Моррисон резко обернулся. Иностранная леди показывала за борт, при этом ее лицо было пепельно-бледным. Солнце высвечивало дрейфующий прямо по курсу корабля сферический предмет. На палубе поднялась паника; воздух наполнили визг и крики.

Впервые за всю историю войн противники начали использовать мины в качестве наступательного оружия, а не только как средство защиты сухопутных и морских границ. Зачинщиками были японцы, это они стали отправлять взрывные устройства дрейфовать в сторону русских флотилий. Русские тут же последовали их примеру. Морские течения и ветра путали все карты, создавая полный хаос на море. В Ньючанге Моррисон и Дюма узнали, что сотни мин бороздят воды Желтого моря и Бохайского залива. На них уже подорвались несколько китайских джонок — молитвы, возносимые к богине моря Матсу, покровительнице рыбаков, оказались тщетными. В любой момент жертвой морских мин могло оказаться пассажирское судно, как и то, на котором сейчас путешествовал Моррисон.

Пароход сделал резкий крен в сторону, меняя курс. Куан, одной рукой уцепившись за поручень, другой успел подхватить Моррисона. В эти минуты — как показалось Моррисону, последние в его жизни — он думал о войне, о матери и о Мэй.

Когда судно выровнялось, стало ясно, что «мина» на самом деле была не чем иным, как сгустком темных водорослей. Куан выплеснул пережитые страхи и волнение во взрыве хохота.

Впервые с тех пор, как разразился конфликт, Моррисон испытал животный, эротический страх перед войной. Он потер об рукав заляпанные солью очки нарочито проворно, чтобы скрыть дрожь в руках.

— Да, доктор Моррисон, ну и страху мы натерпелись. В какое-то мгновение я подумал, что ваша война добралась и до нас.

Моррисон обернулся на звук знакомого голоса.

— Профессор Хо! Какой приятный сюрприз.