Лэйси из Ливерпуля

Задняя дверь отворилась, и вошла его жена. До прошлого мая, за несколько дней до конца войны, до того несчастного случая, он поднял бы ее на руки, поцеловал бы в румяное лицо, глядя в голубые глаза с поволокой, сказал бы, как он по ней соскучился, как любит ее. Они могли бы воспользоваться тем, что детей нет дома, подняться наверх и провести благословенные полчаса в постели. Вместо этого Джон нахмурился и мрачно произнес:

— По пути домой я постучал в двери Миртл, но там оказалось заперто. Это было больше чем полчаса назад. И где же ты была, а? Со своим любовничком?

Она с упреком посмотрела на него:

— У меня нет любовника, Джон.

Боже, как она была красива! Ей исполнился тридцать один год, но выглядела она намного моложе: высокая, неловкая и застенчивая, как школьница, может, излишне худощавая. Он всегда говорил ей, что у нее слишком много локтей, она вечно все опрокидывала. Лицо у нее было продолговатым, кожа безупречной, глаза очень большими и очень-очень голубыми. Это были невинные и бесхитростные глаза. В глубине души он знал, что она не может быть ему неверна, но новый Джон, новый Джон Лэйси, который теперь обитал в его теле, не мог поверить в то, что такая красивая женщина, женщина, рожденная, чтобы быть любимой, не нашла себе никого с тех пор, как ее муж превратился в урода.

— И все-таки, чем ты занималась последние полчаса? — язвительно процедил он.

— Прибиралась. Я помню, что кто-то пытался открыть дверь, когда я и Бернадетта были наверху с Миртл. Она выпила все шерри и вырубилась. — Она вздохнула. — Я приготовлю чай.

Когда она повернулась, чтобы уйти, он схватил ее за плечо:

— Я тебе не верю.

— Ничем не могу помочь. — Она уже собиралась стряхнуть его руку, но вместо этого прижалась к ней щекой, и он почувствовал, как ее темно-каштановые волосы щекочут его пальцы. Этот жест тронул его до глубины души.

— Мне не нужен любовник, милый, — негромко сказала она. — У меня есть ты. Почему бы нам не подняться наверх на пять минут? Я мигом переоденусь, если ты запрешь дверь.

Элис не могла выразить, как ей не хватало его любви, близости с ним. Ей было все равно, какое у него лицо. Ради него самого она, конечно, предпочла бы, чтобы этого не случилось. Но это произошло , и она любила его все так же, а может, еще сильнее. К несчастью, убедить Джона в этом было невозможно. Да и лицо его пострадало не так сильно, как он воображал. Правая сторона была покрыта струпьями, и все. Ожог слегка задел глаз и уголок рта, но он совсем не походил на монстра, каким себя называл. Она протянула руку и погладила сморщенную кожу:

— Я люблю тебя.

Если бы только он мог ей поверить! Ему так этого хотелось. Но он знал, был уверен, что она заставляет себя прикасаться к нему. Она была хорошей, доброй женщиной, жалела его, а внутри, наверное, ее выворачивало наизнанку. Нежное, любящее выражение лица жены было всего лишь маской. Он схватил ее запястье и оттолкнул руку.

— Мне не нужно твое сочувствие, — грубо сказал он.

Джон вовсе не собирался быть таким грубым. Он заметил, как, входя на кухню, Элис поморщилась и потерла запястье. Она включила воду, зажгла газ, и тут до Джона Лэйси дошло, что он только что причинил боль человеку, которого любил больше всего на свете. Он посмотрел на себя в зеркало. Иногда ему приходило в голову, что, наверное, для всех было бы лучше, если бы он тогда погиб.

За два с половиной года своего замужества за Джоном Лэйси Элис родила троих дочерей. Фионнуале было всего два месяца, когда Элис забеременела Орлой, а Маив появилась на свет, когда она еще кормила Орлу грудью.

Ее муж понял, что надо что-то делать. Элис едва исполнился двадцать один год. Если продолжать такими темпами, то к тому времени, когда ей исполнится сорок, они обзаведутся парой дюжин ребятишек. И, хотя это было строго запрещено католической церковью, в течение следующих пяти лет с одобрения Элис он предохранялся. Потом началась война, и они решили попробовать произвести на свет сына. Девять месяцев спустя родился Кормак. Четырех детей было вполне достаточно, и Джон снова начал предохраняться. Теперь это было легче делать, потому что презервативы продавались в каждой аптеке.

Они были исключительно счастливой семьей. Девочки как две капли воды походили на свою мать, с такими же каштановыми волосами и голубыми глазами. Кормак был славным мальчуганом, правда, маловатого роста, немного бледненький и тихий в сравнении со своими сестрами. У него тоже были голубые материнские глаза, разве что чуть светлее. Если не считать этого, никто не мог сказать, в кого он пошел, со своими прямыми светлыми волосами и мелкими правильными чертами лица.