Лейтенант Борягин

Борягин сгреб пригоршню снега и, отфыркиваясь, принялся растирать им лицо. Умывание снегом еще больше взбодрило здоровое, отдохнувшее за ночь тело. Утерся подолом гимнастерки и привалился к стенке траншеи. Нахлынули воспоминания. Мать, жена, трехлетняя дочурка… Сейчас там уже день. А он в Сибири начинается раньше белорусского. Мать к празднику, как обычно, напекла пирогов и уже наверняка вспомнила, что есть и другой повод сесть за праздничный стол — день рождения сына. Не раз она украдкой от снохи всплакнет и с душевной сердитостью поворчит на внучку, которая метает ей орудовать у печки. «Хоть бы на один денек!.. Хотя бы одним глазком взглянуть сейчас на них!» — подумал Борягин. Он наклонился, ловко скатал крепкий комок снега и прыгнул в траншею.

Вместе с ним в блиндаж волной ворвался холодок. В нос ударило спертым воздухом, в котором смешивалось несколько запахов: мокрого шинельного сукна, сгоревшего пороха, печеной картошки, которой баловались с вечера разведчики.

— Подъем!

На нарах зашевелились.

— Подъем! — Голос командира прозвучал громче и более властно.

Толкая друг друга и сонно протирая глаза, солдаты неохотно поднимались.

— Подъем!

Когда солдаты встали и их огрубелые пальцы утонули в кисетах, Борягин снова подал команду:

— Курить отставить! Всем на улицу и умыться снегом!

Слово «снег» оказалось сильнее команды. Вот он, наконец, долгожданный снег!.. Со снегом и первыми морозами должны были кончиться их мытарства болотных солдат.

Через минуту блиндаж опустел.

Стоя в низинке, непросматриваемой со стороны противника, Борягин любовался своими орлами и не узнавал их Они ли? Неустрашимые разведчики, и вдруг снежки!.. Совсем как школьники. Вырвались во время большой перемены на улицу и стараются угодить друг в друга снежком.

— Кончать туалет! — скомандовал Борягин в ту самую секунду, когда кто-то сзади огрел его снежком. — В спину бьете? Не годится!

Он оглянулся. Сзади, скаля белые зубы, широко улыбался краснощекий Зименко.

— Это ты, Зименко?

— Я, товарищ лейтенант. Бачу, вас обошли. Сухим оставили.

— Всем в блиндаж! — крикнул Борягин и прыгнул в траншею.

В восемь часов раздался телефонный звонок. Все притихли. Слышно было, как тикали часы на руках солдат. Трубку взял Борягин.

— «Ворон» слушает, — четко ответил он, замерев у телефона. Через минуту положил трубку и встал по стойке «смирно».

Потом обвел взвод строгим взглядом и подал команду:

— Смирно!.. Верховный Главнокомандующий Вооруженных Сил Советского Союза… — Наступила короткая пауза. Слышно было, как потрескивали в печурке догорающие дрова, — поздравляет советских воинов с двадцать шестой годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции!

Тишину блиндажа разорвало многогрудое «Служу Советскому Союзу!».

Солдаты стояли торжественно.

— А сейчас приготовить посуду для праздничного тоста!

Солдаты принялись отвинчивать с фляжек колпачки, в которые тютелька в тютельку входила зимняя фронтовая норма.

— Что-то сегодня прямо с утра!

— Это по случаю праздника.

— Серезитдинов, махнем? Даю трехдневную пайку сахара.

— А я и хлеб в придачу.

— Чего там сахар! Серезитдин, могу наличными заплатить, совсем новенькие, хрустят…

Шутки оборвала новая команда:

— Разговоры прекратить! Менять запрещаю! Пить всем, и Серезитдинову тоже! Оружие к бою!

Четырнадцать почерневших металлических колпачков потянулись к Борягину, стоявшему посреди блиндажа.

— Серезитдинов, напиши своей Фатьме прощальное письмо… — пошутил Метелкин.

— Нищава, нищава… Ты сама своя Нюрка пиши, как винтовка терял, как штрафной рот щуть не попал… Моя праздник мал-мал пьет.

Дружный хохот покрыл слова Серезитдинова.

— Разговоры отставить! Разобрать закуску! — скомандовал Борягин.

Четырнадцать рук потянулись к ящику, на котором лежали хлеб, сало и колбаса.

— За Октябрьскую революцию! За победу над врагом!

Выпили дружно и легко. Закашлялся только один Серезитдинов. На глазах у него выступили слезы.

— Эх ты, татар-малай, такую вещь загубил!.. — пробасил высокий Оршин, заметив, что половину рома Серезитдинов пролил.

— Ему кумыс пить, а не ром, — поддакнул Метелкин, жующий хлеб так, что за ушами у него пощелкивало.

— Закуску приберечь для второго захода! — сказал Борягин, взяв со столика фляжку.

Солдаты понимали, что он идет на риск (две стопки для разведчика на передовой — многовато!), а поэтому притихли, ожидая, что он скажет.

— Братцы!.. — первый раз лейтенант назвал своих подчиненных «братцами». Такое обращение всех удивило. — Теперь я разговариваю с вами не только как командир, но и как друг. Сегодня у меня день рождения. — Борягин отвинтил с фляги колпачок и повернулся к Метелкину: — Семен!

Метелкин вышел в круг, принял из рук лейтенанта флягу.

— За командира! За его…

Сухо затрещал телефон.

— Стоп! — Борягин жестом дал знак повременить и подошел к телефону. — «Ворон» слушает!

Все видели, как тускнели глаза командира, как все глубже и глубже залегали между его бровями две складки.

— Отставить!

— Какой тост испортили!.. — Метелкин махнул рукой и горько вздохнул.

Нетрудно было догадаться о значении звонка.

— Праздничный выход? — спросил Оршин.