Лейтенант и его судья

Военная тюрьма располагалась непосредственно рядом с гарнизонным судом. Согласно предписанию, если речь шла об офицере, надзиратель должен был идти рядом, а солдат с примкнутым штыком — сзади.

Бюро Кунце находилось на третьем этаже. Это было весьма скромное помещение с высоким потолком и двумя выходящими на улицу окнами, книжными полками вдоль стен, большой кафельной печью и письменными столами для капитана и его сотрудников. Военный уголовный кодекс предписывал, чтобы при допросе как обвиняемого, так и свидетелей присутствовали, кроме аудитора, еще два офицера — аспирант-аудитор и офицер, ведущий протокол. К следствию по делу Дорфрихтера были прикомандированы лейтенанты Стокласка и Хайнрих, последний в качестве протоколиста.

После доклада о прибытии надзиратель и солдат удалились. Кунце обратился к Дорфрихтеру:

— Прежде чем мы начнем наш разговор, я хотел бы вам сообщить, что я веду это следствие абсолютно без предубеждения. У меня лично нет ничего против вас. Моя задача отыскать правду.

— Звучит очень благородно, господин капитан, — сказал Дорфрихтер. — Я бы очень хотел в это верить.

Вопреки своим лучшим намерениям, Кунце рассердился. Обер-лейтенант оказался не так умен, как казалось. Человек, у которого есть хоть капля разума, не станет восстанавливать против себя того, от решения которого зависит вся его судьба! Мужество — это одно, а безрассудство — это другое. Кунце спросил себя, не пришел ли обер-лейтенант к выводу, что его положение безнадежно. Он знал, что бахвальство часто бывает признаком вины. Человеку, которому светит смертная казнь, терять уже нечего.

— Будьте благоразумны, Дорфрихтер. В течение следующих недель мы будем часто встречаться, и для нас обоих было бы гораздо легче, если бы эти встречи проходили в нормальной атмосфере. Если бы мне одному довелось на основании имеющихся доказательств выносить приговор, я бы признал вас виновным. Но я этого не делаю.

— Почему же вы этого не делаете? — перебил его Дорфрихтер, опустив при этом «господин капитан».

— Я уже вам говорил почему. Я не сторонник обвинений, основанных на косвенных уликах. Для обоснованного обвинения необходимо иметь или убедительные доказательства вашей вины, или ваше признание.

— Признание было бы для вас предпочтительнее, не так ли? — И только после паузы он добавил: — Господин капитан.

— Не обязательно.

— Но без признания, согласно закону, вы не можете приговорить меня к смертной казни, ведь так? Если человек не пойман на месте преступления, он может быть приговорен к смерти, только если он признается. Это так или нет?

Кунце решил не терять терпения.

— Позволю вам напомнить, господин обер-лейтенант, что в этом кабинете вопросы задаю я, — сказал Кунце тоном недовольного учителя.

— Но мы же должны работать согласованно, господин капитан. Я должен знать, чего вы добиваетесь, и на этом строить свою защиту.

— Дорфрихтер, у меня тут есть заключение психиатров. В нем указано, что вы обладаете необычайно высоким уровнем интеллекта, близким к гениальности. Так что перестаньте говорить глупости, или я начну сомневаться в этой экспертизе.

Дорфрихтер упрямо продолжал:

— Господин капитан, позвольте высказать мою точку зрения. Я считаю, что у нас здесь происходит нечто вроде дуэли. Вы обвиняете меня в попытке убить моего товарища, а я обвиняю вас в попытке убить меня.

— Что-что? — переспросил резким тоном Кунце.

— А ирония заключается в том, — продолжал обер-лейтенант, — что если ваши обвинения покажутся правдивыми, то и мои тоже! Потому что, если вы докажете, что я убийца, вы сами превращаетесь в убийцу. И в этом случае разницы между нами почти нет, не так ли?

Кунце бросил на него полуиронический-полурассерженный взгляд и спросил себя, что же, интересно, думают Стокласка и Хайнрих об этом разговоре. Оба сидели с безучастным видом: Хайнрих старательно записывал каждое слово, Стокласка стоял у окна, разглядывая крыши соседних домов.

— Давайте перейдем к делу, Дорфрихтер, — сказал Кунце. — В заключении психиатров отмечено, что вы не только необычайно способный, но и необычайно честолюбивый человек.

— Такие вещи обычно взаимосвязаны или нет? — Дорфрихтер ухмыльнулся. Создавалось впечатление, что он получает все больше удовольствия от допроса.

— Какова была ваша первая реакция, когда вы прочитали приказ и обнаружили, что не подлежите переводу в Генеральный штаб? Вы были разочарованы?

Дорфрихтер на секунду задумался.

— Нет, господин капитан, — сказал он спокойно, — я не был разочарован. Я был взбешен. Возмущен. Я вспомнил о двух годах в военном училище, о приемных экзаменах, о зубрежке день и ночь перед выпускными экзаменами и снова и снова приходил в бешенство от мысли, что все было понапрасну, что впереди ничего нет, кроме грязных, вшивых гарнизонов, сменяющихся один за другим, чтобы из крестьянских идиотов делать солдат и выполнять долг, с которым точно так же может справиться любой ревностный унтер-офицер. Да, я был вне себя от тупости системы, которая позволяет вот так расточительно обращаться с талантом и опытом.

— И тогда вы решили что-нибудь предпринять?