Лейтенант и его судья

— Кончайте строить из себя сэра Галахада, Ванини. Вы, собственно, обычный бессовестный мошенник. Вы постоянно пытаетесь выкрутиться и прячетесь при этом за своей военной формой. Давайте не усугублять положение. А теперь к делу. Давали ли вы обер-лейтенанту Дорфрихтеру цианистый калий — да или нет?

Голос Ванини был почти не слышен:

— Нет. То есть я ему это не давал. Он взял цианистый калий сам.

Три долгих месяца ждал Эмиль Кунце этого момента. Он мечтал о нем и одновременно боялся его. Без этого доказательства вина Дорфрихтера была чистой гипотезой — просто предположение, основанное на связанных друг с другом фактах: бумага циркуляра, которая продавалась только в Линце, маленькие коробочки для самодельного ящичка для шитья, заключение графолога, поезд, который прибывает в шесть часов тридцать минут утра на Западный вокзал Вены, почтовый ящик на Мариахильферштрассе, собака, которая может проглотить порошок от глистов только в капсулах от облаток.

— Что вы имеете в виду: он взял цианистый калий сам?

— Я не знал тогда, что делать — из-за векселя, — прошептал Ванини. — У меня не было никакого выхода — срок истекал через пять дней. А Дорфрихтер все узнал и сказал, что переговорит с Ландсбергом-Лёви.

Стало быть, это был вексель. Хуже, чем долг чести, особенно в этом случае, когда Ванини подписал вексель чужой фамилией. Неоплаченный долг чести делает человека парией в глазах общества, а поддельная подпись под векселем — это тюрьма.

— Вы подделали подпись Ландсберга-Лёви, я прав?

Ванини пожал плечами.

— Ростовщик требовал надежной гарантии. Я же считался ненадежным.

— Как вы могли сделать такую глупость, Ванини?

— Я рассчитывал на наследство моей тетки, которая как раз тогда умерла, — сказал молодой человек. — А потом я узнал, что она все деньги оставила церкви.

— Значит, Дорфрихтер вызвался переговорить с бароном о погашении векселя?

— Да. И к моему большому удивлению, ему это удалось. Он уговорил Ландсберга-Лёви оплатить вексель на две тысячи крон.

— А в качестве оплаты за это он хотел получить цианистый калий?

— Нет! Совсем не в качестве оплаты. — Ванини вытер носовым платком пот со лба. — Он забрал также мой служебный пистолет и начатую пачку аспирина, которая там валялась. Я был в ужасном состоянии. С чего это какой-то еврей будет меня спасать, думал я. Ландсберг-Лёви никогда не производил на меня впечатление мягкосердечного человека. Я себя часто спрашивал, что вообще делает этот богатый еврей в армии? Нет, я не хотел, чтобы Дорфрихтер с ним говорил. Я никогда ни перед кем не унижался и решил пустить себе пулю в лоб.

— Вы хотите сказать, что Дорфрихтер забрал у вас цианистый калий, чтобы помешать вам покончить жизнь самоубийством?

— Так точно, господин капитан.

— А вы говорили ему о своих намерениях?

— Сейчас я уже не могу вспомнить, господин капитан. Я был большей частью пьян. Этот город — Сараево, — я не мог там жить. Он полон ненависти: боснийцы ненавидят турок, турки ненавидят австрийцев, австрийцы терпеть не могут сербов, сербы же ненавидят всех, а все вместе ненавидят евреев. Атмосфера там такая тяжелая, что просто трудно дышать, когда идешь вниз по Мутевеличштрассе. Никакой общественной жизни, все живут маленькими собраниями. Все пивные заведения — неважно, христианские или мусульманские — работают только с опущенными жалюзи и с закрытыми дверями. Нет ни единой женщины, с которой можно было бы просто пообщаться, только жены офицеров и проститутки. Я вообще не должен был идти в армию, господин капитан. Возможно, это благо для меня, если меня из армии вышвырнут.

Кунце испытывал сочувствие к лейтенанту, какое может испытывать старший и опытный брат. Сколько таких Ванини он уже повидал — мальчишек в униформе, которая годилась для взрослых мужчин, мальчишек, стремящихся доказать, что они уже выросли для этой формы.

— Я сделаю все, что смогу, чтобы вас защитить, Ванини, — пообещал капитан. — Но вы должны мне помочь и честно отвечать на мои вопросы.

Ванини кивнул.

— Слушаюсь, господин капитан.

— Дорфрихтер забрал у вас обе палочки цианистого калия. Вы пытались получить их обратно?

— Да, я пытался.

— Когда это было?

— Перед моим переводом в Нагиканицу. Я получил приказ второго ноября. Двенадцатого ноября я должен был доложить о прибытии в новом полку. У меня в Линце была знакомая дама, и я хотел на память сделать пару фотографий. Камеру я взял у одного приятеля, а когда аптекарь отказался продать моему ординарцу цианистый калий, я спросил Дорфрихтера, сохранились ли у него те две палочки, которые он взял у меня в Сараево.

— И что же он ответил?

— Сказал, что он их выбросил.

— Вы ему поверили?

— Конечно. Зачем ему надо было их хранить?

— А вам не пришло в голову, когда вы узнали о циркулярах Чарльза Френсиса и аресте Дорфрихтера, что тут есть определенная связь?

— Так точно, господин капитан, — неохотно сказал Ванини.

— Почему же вы ни к кому не обратились? — спросил Кунце, хотя ответ он знал заранее.