Лейтенант Хорнблауэр

— Из форта по нам стреляло шесть пушек. От силы девяносто человек, а скорее — шестьдесят. Подносчики боеприпасов. Люди, которые греют снаряды. Вместе человек сто пятьдесят, может даже сто.

— Но почему вы думаете, что это все?

— Донам нечего бояться с той стороны. Они обороняются от негров, от французов, может быть, от англичан с Ямайки. Негры через болота не пойдут. Значит, главная опасность для донов — с юга, от бухты Самана. Там они наверняка и собрали всех, кто может держать ружье. Именно оттуда и угрожает им этот самый Туссен, или как его там зовут.

Последние слова были придуманы весьма кстати. Хорнблауэр не хотел слишком явно поучать старшего офицера. А Буш видел, как недовольно скривился Бакленд, когда Хорнблауэр мимоходом упомянул французов и негров. Секретные приказы — которые Бушу прочитать не дали — могли содержать строгие инструкции касательно сложной политической ситуации на Санто-Доминго, где взбунтовавшиеся рабы, французы и испанцы (формально — союзники) боролись за господство над островом.

— Не будем про французов и негров, — сказал Бакленд, подтверждая подозрения Буша.

— Да, сэр. Но испанцы все равно про них думают, — сказал Хорнблауэр, которого не так-то просто было сбить с толку. — Доны сейчас боятся негров больше, чем нас.

— Так вы думаете, атака может увенчаться успехом? — Бакленд старался перевести разговор на другую тему.

— Я думаю, да. Но время не ждет.

Бакленд в мучительной нерешительности смотрел на двух младших офицеров, и Буш посочувствовал ему. Еще одно кровавое поражение — возможно, даже хуже — захват и пленение всего десанта — будет для Бакленда полным крахом.

— Захватив форт, — сказал Хорнблауэр, — мы легко расправимся с каперами в бухте. Они никогда больше не смогут использовать его в качестве стоянки.

— Это верно, — согласился Бакленд. Такое точное и экономное исполнение полученных приказов восстановило бы его репутацию.

Ритмично поскрипывала древесина скользящей по волнам «Славы». Ветер задувал в каюту, уменьшая духоту, и освежал потное лицо Буша.

— Черт возьми! — воскликнул Бакленд с неожиданной беспечностью. — Я попробую это сделать!

— Очень хорошо, сэр, — сказал Хорнблауэр. Бушу пришлось сдержать себя, чтобы слишком явно не выказать удовольствие, Хорнблауэр не зря говорил в нейтральном тоне. Слишком явно подталкивать Бакленда было опасно — это могло бы возыметь обратное действие.

И хотя выбор был сделан, оставалось еще одно решение такое же важное и не менее спешное.

— Кто будет командовать десантом? — спросил Бакленд. Вопрос был чисто риторический: никто, кроме самого Бакленда, не мог на него ответить. И Буш, и Хорнблауэр это знали. Им оставалось только ждать.

— Будь бедный Робертс жив, это было бы его делом, — сказал Бакленд. Потом он повернулся и поглядел на Буша.

— Командовать будете вы, мистер Буш.

— Есть, сэр.

Буш встал со стула и стоял, неловко склонив голову под палубными досками наверху.

— Кого вы хотите взять с собой?

Хорнблауэр стоял в течение всего разговора и теперь смущенно переминался с ноги на ногу.

— Я еще нужен вам, сэр? — спросил он Бакленда.

Глядя на Хорнблауэра, Буш не мог сказать, что тот испытывает: у него был вид почтительного и внимательного офицера. Буш подумал про Смита, еще одного лейтенанта, про Уайтинга, капитана морской пехоты, который несомненно примет участие в вылазке. В качестве подручных офицеров можно будет использовать мичманов и штурманских помощников. Буш отправлялся в опасную, ответственную и рискованную вылазку, от которой зависела не только репутация Бакленда, но и его собственная. Кого хотел бы он видеть рядом с собой в этот решительный для его карьеры момент? Если он попросит еще одного лейтенанта, тот будет его заместителем и может ждать, что и его мнение учтут при выработке решений.

— Мистер Хорнблауэр нам еще нужен, мистер Буш? — спросил Бакленд.

Хорнблауэр будет деятельным подчиненным. Говоря иначе, беспокойным. Он будет склонен к критике, хотя бы мысленно. Бушу совсем не улыбалось отдавать приказы на глазах у Хорнблауэра. Идущий в душе Буша спор не оформился отчетливо, с аргументами за и против; скорее это был конфликт между интуицией и предрассудками, результат многолетнего опыта, который Буш никогда не смог бы выразить словами. Наконец он решил, что ни Смит, ни Хорнблауэр ему не нужны, и снова посмотрел на Хорнблауэра. Тот пытался остаться безучастным, но Буш внутренним чутьем понял, как отчаянно ему хочется участвовать в вылазке. Конечно, любой офицер хотел бы этого, жаждал бы такой возможности отличиться, но Хорнблауэр, с его неугомонным характером, имел на то особые причины. Хорнблауэр стоял по стойке «смирно», держа руки по швам, но Буш заметил, как постукивают по бедрам длинные пальцы, как Хорнблауэр останавливает их усилием воли, и как они, выходя из подчинения, снова начинают барабанить. Не холодное размышление привело Буша к решению, а нечто прямо противоположное. Это можно было назвать добротой, это можно было назвать нежностью. Он привязался к этому непостоянному, к этому переменчивому юнцу, и не сомневался больше в его смелости.