Лейтенант Рэймидж

Четыре фута воды. Математика всегда была у Рэймиджа слабым местом, и он пытался сконцентрироваться, помня о том, что вот-вот последует очередной бортовой залп «Барраса». Четыре фута воды… Так, осадка «Сибиллы» составляет почти пятнадцать футов, и каждые семь тонн груза, принятого на борт, увеличивают ее на один дюйм. Сколько будут составлять в тоннах те четыре фута переливающейся внизу воды? Какая разница, подумал он раздраженно, то, что действительно важно — это следующий рапорт помощника плотника.

— Боцман, отправьте несколько человек сбросить якоря. Скажите, пусть не высовываются, нам ни к чему лишние жертвы.

Нужно попробовать как-то облегчить судно, чтобы компенсировать поступление воды. Избавившись от якорей, он получит выигрыш почти в пять тонн — это заставит «Сибиллу» приподняться больше, чем на полдюйма. Смешная цифра, однако, людей требуется занять чем-нибудь: когда столько пушек выведено из строя, матросы просто слоняются по палубе без дела в ожидании распоряжений. Можно выиграть еще больше, если сбросить за борт разбитые пушки, но с таким малым количеством рабочих рук это займет слишком много времени.

Возвратился помощник плотника:

— Пять футов, сэр, и чем больше корабль оседает, тем больше пробоин оказывается под водой.

Помимо этого, подумал Рэймидж, чем глубже находится пробоина, тем сильнее давление воды…

— Вы можете заделать их?

— Большая часть слишком большие, сэр, к тому же у всех рваные края. Можно попробовать завести пластырь из паруса, если бы у нас была возможность остановить корабль…

— Когда вы производили последний замер?

— Не далее, как четверть часа назад, сэр.

Один фут за пятнадцать минут. Если считать, что семь тонн приходятся на один дюйм, то сколько на фут? Двенадцать раз по семь тонн — восемьдесят четыре, это означает, что за пятнадцать минут корабль принял восемьдесят четыре тонны воды. Сколько еще может он выдержать, прежде чем затонет или опрокинется? Одному Богу известно — об этом в руководствах по судовождению нет ни слова. Помощник плотника тоже ничего не скажет. Даже конструкторы корабля, если бы они вдруг оказались в пределах досягаемости. Что ж, принимайте решение, лейтенант Рэймидж.

— Помощник плотника, производите замеры в трюме каждые пять минут и докладывайте мне. Возьмите еще людей в помощь, чтобы заделывать пробоины — те, которые находятся в пределах двух футов от уровня воды на данный момент. Используйте койки, все, что угодно, чтобы замедлить поступление воды.

В силу привычки Рэймидж подошел к поручням, расположенным в передней части квартердека: с момента поступления на корабль он проводил здесь, будучи на вахте, большую часть времени. «Итак, что мы имеем на данный момент? — подумал он. „Баррас“ может делать все, что ему заблагорассудится: он — кот, мы — мышь. Мы не можем маневрировать, а он лег на сходящийся курс. Под каким углом? Вероятно, градусов двадцать. Когда встретятся два корабля?»

Опять проклятые расчеты, проворчал про себя Рэймидж. На момент изменения курса «Баррас» находился в восьмистах ярдах от них. Если принять восемьсот ярдов за один из катетов, курс «Барраса» за гипотенузу, то курс «Сибиллы» будет представлять собой второй катет. Вопрос: найти второй катет. Формула не приходила ему на ум, и он остановился на предположении, что если «Баррас» не изменит курс, корабли встретятся в точке, отстоящей от него примерно на милю. Фрегат делает чуть более трех узлов. Три мили за шестьдесят минут… Встреча произойдет через двадцать минут: к тому времени почти совсем стемнеет.

Снова вдоль борта «Барраса» замелькали красные всполохи, снова раздались громовые раскаты. С тех пор, как исчезла необходимость опасаться сопротивления, французы стреляли из орудий поочередно, скорее всего, каждую пушку тщательно наводил офицер. Однако ни одно из ядер не попало в корпус судна: треск раздираемых парусов свидетельствовал, что французы целят в рангоут.

Что бы он предпринял, если бы был капитаном «Барраса»? Добился бы, что «Сибилла» лишилась хода (почему они сейчас и бьют по рангоуту), потом за пять минут до наступления темноты подошел бы к фрегату, взял его на абордаж и с триумфом повел на буксире в Тулон.

Именно это капитан «Барраса» и собирается сделать, он все рассчитал, и знает, что последние несколько сот ярдов до пересечения курсов оба корабля будут так близко, что у него появится возможность предложить им сдаться. Он понимает, что они не в состоянии отразить абордаж.

Рэймидж подумал, что его собственному положению не позавидуешь: он командует судном, которое, как корабль-призрак, плывет без рулевого, а если точнее, то и вовсе без руля. Но это не имеет значения, так как не пройдет и полчаса, как ему предстоит капитулировать. Возможности к сопротивлению исчерпаны, и учитывая, что на корабле полно раненых, выбора у него нет. «А тебе, лейтенант Николас Рэймидж, — с горечью сказал он себе, — как сыну опозоренного десятого графа Блейзи, адмирала Белого флага, не стоит ожидать милосердия Адмиралтейства, если ты сдашь врагу королевский корабль, каковы бы ни были причины твоего поступка».