Лекарь

При входе меня встретил не мажордом, а пожилая женщина, видимо экономка. Дом выглядел ухоженным, но пустынным. Не было видно слуг и не издавались звуки, характерные для большого хозяйства. Экономка провела меня в гостиную, где лицом к зажжённому камину сидела в креслах элегантная женщина зрелых лет, произнесла: «Доктор прибыл» и удалилась, не сделав намёка на полагающийся в таких случаях книксен.

– Господин доктор, присаживайтесь, – чувственным голосом произнесла хозяйка гостиной указывая на второе кресло, приставленное к камину, – Прошу вас не смущаться. Я много хорошего слышала о вас и о вашем труде и чрезвычайно захотела с вами познакомиться. Простите, что показалась вам назойливой, но я умею достигать исполнения своих желаний.

– Ну что вы, это желание было обоюдным. Вы заинтересовали меня своей настойчивостью настолько, что я захотел познакомиться с вами во что бы то ни стало.

– Как же это чудесно, что наши желания совпали. За это стоит поднять бокалы, – и хозяйка указала рукой на маленький столик с бутылкой шампанского и новомодными стеклянными изделиями на ножках, – будьте добры, наполните их.

Я с радостью повиновался, так как уже чувствовал, как сохнет моё горло, а хотелось продолжать нашу увлекательную беседу. Передав бокал в её протянутую руку, я дотронулся до её ладони и ощутил лёгкий трепет. Значит, я чем-то задел её чувства. Стараясь не выглядеть бесцеремонно, я окинул её мимолётным взглядом. Дама в свете мерцающего огня камина выглядела обворожительно. Как я уже отметил: зрелая, но отнюдь не увядшая. Пара кокетливых чёрных прядей, выбившихся, случайно ли, из высокой причёски, струились по алебастровой шее и встречались в ложбинке роскошной груди, скорее выставленной, чем скрытой атласным платьем. Приятные, даже милые черты лица, аккуратный носик, в меру пухлые губы, женственный подбородок, хозяйка, на мой вкус, определённо была близка к эталонному экземпляру женской особи. Вот только глаз её я не рассмотрел. Они были скрыты плотной вязки маленькой кружевной вуалькой, сквозь которую невозможно было поймать взгляд, но в пламени очага иногда прорывался их отстранённый блеск. Уверен, она заметила мой оценивающий манёвр и сменила позу, так, чтобы я не мог оторваться от вида этой божественной груди. Вечер показался мне многообещающим.

– Доктор, я знаю о вас то, что знает любой горожанин о своём скромном герое, но хотелось бы узнать вас побольше. Вы, насколько всем известно, мужчина одинокий. А были ли вы женаты и есть ли у вас дети? Расскажите, будьте добры, о своей семье.

Мне пришлось рассказать о себе, хорошо, что судьба позаботилась, чтобы рассказ был коротким. Сирота, с шестнадцати лет воспитанник монастыря, что дал мне знания врача и помог с аттестацией на должность полкового лекаря. С тех пор вот уж сорок лет, как мой удел война. Война с Войной. Война хочет усилить своё влияние на человечество посредством увеличения числа жертв. Тогда она из конфликта превращается в бой, из боя в сражение, в войну безымянную, в войну Троянскую, Тридцатилетнюю, любую другую, которая вопьётся в общую память человечества тремя своими щупальцами. Имя им: лишения, страдания, жертвы. Главное для Войны – Слава. Территориальные достижения, вес награбленных ценностей, количество захваченных пленных, всё забудется. Останется память славных дел, где главное мерило – количество жертв. Ты убил врага, и сержант назовёт тебя славным парнем! Убил десять – слава о тебе гуляет в полку. Способствовал смерти десятков тысяч? Слава тебе во веки веков! Война желает, чтобы существование её было непрерывным, а Слава пребывала в вечности. Я и мои коллеги делаем всё, чтобы эту славу преуменьшить. Отбирая у неё жертвы, мы сужаем значимость Войны и ослабляем хватку её щупалец. Этого мало, но мы не унываем и не покладаем рук. Вода камень точит. Таким я вижу своё предназначение. Ну, и кроме всего, пришлось честно добавить, что я ничего другого делать не умею.