Лекарь. Ученик Авиценны

На этот раз, перекладывая в свой колчан третью стрелу, Карим позволил Мирдину натереть его мазью из розового масла, масла мускатного ореха и корицы. От масел его смуглая кожа сделалась желтой, но мазь защищала от палящего солнца. Иессей разминал ему ноги, а Мирдин тем временем втирал бальзам, потом поднес к пересохшим губам друга чашу и заставил выпить больше, чем тот хотел.

— Я не желаю, чтобы мне вдруг захотелось мочиться! — пытался возражать Карим.

— Ты слишком сильно потеешь, мочиться не придется.

Он понимал, что Мирдин прав, и выпил все. Через миг он снова рванулся с места и бежал, бежал...

Пробегая в этот раз мимо школы, Карим понимал, что его возлюбленная видит призрак, покрытый желтым жиром, плавящимся на солнце, размытым струйками пота, присыпанным дорожной пылью.

Солнце стояло уже высоко и палило нещадно. Земля так раскалилась, что пекла подошвы даже сквозь кожаные туфли. Вдоль всего пути стояли мужчины, протягивавшие бегунам сосуды с водой, и Карим порой приостанавливался, чтобы хорошенько смочить голову, а потом уносился прочь, без единого слова благодарности или благословения.

После того как он забрал четвертую стрелу, Иессей на время исчез, а затем появился снова, уже на вороном коне своей жены. Гнедого он, без сомнения, оставил пить воду и отдыхать в тени и прохладе. Мирдин все стоял у столбов с колчанами стрел и, как они договаривались, внимательно наблюдал за другими бегунами.

По-прежнему Кариму встречались на пути те, кто не выдержал и упал. Кто-то стоял, согнувшись пополам, посреди дороги и пытался рвать, хотя рвать было совершенно нечем. Прихрамывающий индиец остановился и сбросил туфли с ног; потом пробежал с десяток шагов, оставляя на земле кровавые следы, остановился окончательно и стал спокойно ожидать, когда подъедет тележка.

Когда он в пятый раз миновал маристан, Деспины на крыше уже не было. Быть может, он испугал ее своим видом? Ну, теперь не важно, он уже видел ее здесь; время от времени он поднимал руку, прикасался к маленькому мешочку с прядью ее густых черных волос — Карим сам, своими руками срезал эту прядь.

Местами колеса телег, ноги бегунов и копыта лошадей и ослов тех, кто помогал бегунам, вздымали такую тучу пыли, что она забивала ноздри и глотку и вызывала кашель. Карим стал постепенно закрывать свое сознание, удаляться от окружающего, пока не замкнулся почти полностью, ни о чем не думая, позволяя телу делать то, к чему оно привыкло за многие и многие дни подготовки.

Неожиданно, резко, как хлопок бича, прозвучал призыв ко Второй молитве.

Все, кто был на улицах — и бегуны, и зрители — простерлись ниц лицом в сторону Мекки. Карим лежал, его сотрясала дрожь — тело все не могло поверить, что от него пока не требуют никаких усилий, пусть и на краткое время. Хотелось снять туфли, но он понимал, что потом не сумеет надеть их снова на распухшие натруженные ноги. Еще мгновение не шевелился, когда молитва уже окончилась.

— Сколько?

— Восемнадцать, — ответил ему Иессей. — Вот теперь началось настоящее состязание.

Карим поднялся и заставил себя бежать дальше, сквозь сплошную завесу жары. Но он понимал, что настоящее состязание еще и не начиналось.

Теперь взбираться на холмы оказалось куда труднее, чем поутру, но Карим твердо придерживался взятого темпа. Сейчас было хуже всего: раскаленное солнце прямо над головой, а настоящее состязание все еще впереди. Он снова подумал о Заки и понял, что если только не умрет, то будет бежать и бежать, пока не добьется хотя бы второго места.

До сей поры ему недоставало опыта, а в следующем году его тело, возможно, станет слишком старым для такого тяжкого испытания. Значит, все решится именно сегодня.

Эта мысль помогла ему глубже заглянуть в себя и отыскать там новые силы. Некоторые соперники тоже искали, но не нашли ничего. Опуская в колчан шестую стрелу, он спросил Мирдина:

— Сколько?

— Бегунов осталось шестеро, — ответил Мирдин, сам удивляясь этому факту. Карим кивнул ему и побежал дальше.

Вот теперь это состязание.

* * *

Он увидел впереди трех соперников, двое из которых ему были знакомы. Карим понемногу обгонял низенького, хорошо сложенного индийца. Впереди, шагах в восьмидесяти, бежал юноша. Карим не знал его по имени, но узнал в лицо — тот был воином дворцовой стражи. Далеко впереди, но все же достаточно близко, чтобы можно было разглядеть лицо, был бегун известный, житель Хамадана по имени аль-Гарат.

Индиец бежал все тише, но стоило Кариму поравняться с ним, как тот прибавил ходу. Так они и побежали дальше, нога в ногу. Кожа у индийца была совсем темная, почти черная, и на ней выделялись, блестели под солнцем длинные плоские мышцы.