Лекарь. Ученик Авиценны

Возьми чистого опиума и мускатного ореха. Смели и прожарь их вместе да оставь вымачиваться в выдержанном вине сорок дней. Не забывай все время выставлять бутыль на солнце. Скоро получишь пасту. Если из нее сделать пилюлю и дать кому-либо, тот человек сразу лишится сознания и всех чувств.

По большей части пользовались другим рецептом, которому отдавал предпочтение сам Ибн Сина:

Возьми в равных частях белены, опиума, молочая и семян лакричника. Смели каждое по отдельности, а затем смешай все вместе в ступке. Бери этой смеси понемногу и добавляй в еду, и кто это съест, тот сразу же уснет крепким сном.

Хотя Роб и подозревал, что аль-Джузджани не нравятся его отношения с Ибн Синой, вскоре он уже часто и помногу пользовался всеми хирургическими инструментами. Остальные ученики аль-Джузджани считали, что новичку перепадает слишком много лучшей работы, и хмурились, выражая свою зависть недовольным ворчанием и мелкими пакостями. Роб на это не обращал внимания, потому что он теперь познавал куда больше, чем полагал вообще возможным. Пришел день, когда он завершил — впервые самостоятельно! — операцию, которая поражала его в хирургии более всего прочего: снял катаракту с глаз, потерявших из-за нее способность видеть. Роб пытался благодарить аль-Джузджани, однако хирург сразу пресек его излияния:

— У тебя есть умение резать плоть, а оно дается не каждому. Мои же детальные поучения небескорыстны: ты выполняешь много работы.

Это была правда: день за днем Роб проводил ампутации, сшивал и лечил всевозможные раны, делал проколы в животе, чтобы снять давление скопившейся в брюшной полости жидкости, Удалял шишечки геморроя, вырезал участки варикозных вен...

— Мне думается, тебе слишком уж нравится резать, — заметил проницательный Мирдин, когда они сидели однажды в его доме за шахской игрой. В соседней комнате Мэри укладывала спать его сыновей, напевая им колыбельную на гаэльском языке шотландцев, а Фара прислушивалась к незнакомому напеву.

— Хирургия притягивает меня, — признался Роб. В последнее время он стал подумывать о том, чтобы после получения звания хакима сделаться хирургом. В Англии их считали ниже лекарей по положению, но в Персии хирурги имели специальное название — устад— и пользовались равными с другими лекарями почетом и доходами. Однако были у него и свои сомнения.

— Поскольку речь идет о хирургии как таковой, она меня вполне устраивает. Но ведь мы ограничиваемся операциями лишь на внешней стороне кожных покровов. То, что находится внутри тела, — загадка, описанная в книгах, которым уже тысяча лет! О внутреннем строении человеческого тела мы почти ничего не знаем.

— Ну, так оно и должно быть, — примирительно сказал Мирдин и взял на доске руха Роба одним из своих пехотинцев. — И христиане, и иудеи, и мусульмане согласны в том, что осквернять человеческое тело есть грех.

— Я говорю не об осквернении, а о хирургии. О рассечении тела. Древние не связывали руки своей науке понятием греха, и теперь все то немногое, что мы знаем, — это сведения, почерпнутые у греков древних времен, ибо у них была свобода вскрывать и изучать тело. Они рассекали мертвецов и всматривались во внутреннее устройство организма. В те давно минувшие дни блеск этих ученых озарил на миг все искусство врачевания, а затем мир снова погрузился во тьму. — Он слишком отвлекся и понес урон в игре: Мирдин быстро забрал у него второго руха, да еще и одного из верблюдов.

— Мне кажется, — проговорил Роб после долгого раздумья, — что в течение всех этих долгих веков мрака и невежества тайно вспыхивали маленькие костры знания.

Теперь и Мирдин отвлекся от доски.

— Были люди достаточно сильные, чтобы отважиться тайком препарировать мертвые тела. Те, кто пренебрег запретом священников, дабы выполнить свой долг перед Богом в качестве лекарей.

— Боже правый! — Мирдин смотрел на него широко открытыми глазами. — Да ведь с ними поступят, как с колдунами и ведьмами!

— Конечно, они не могли делиться своими знаниями, но по крайней мере сами их приобретали.

Мирдин уже выглядел весьма встревоженным. Роб посмотрел на него и улыбнулся.

— Да нет, я этого делать не стану, — мягко сказал он другу. — Мне хватает хлопот притворяться евреем. Да и маловато у меня нужной для такого дела смелости.