Лекарь. Ученик Авиценны

Раздражение у Роба все нарастало, и вскоре он почувствовал такую же ярость, как после обильной выпивки.

— В этом смысла не много. А заповедь основана на невежестве.

— Ты не смеешь говорить, что слово, исходящее от Бога, есть невежество!

— Да я говорю не о Божьем слове, а о том, как люди его истолковали. Так вот и держат народ в темноте и невежестве уже тысячу лет.

Мирдин с минуту молчал.

— Твое одобрение здесь не требуется, — сказал он наконец. — А равно ни твоя мудрость, ни чувство приличия. Наше соглашение касалось лишь того, что ты должен изучить заповеди Божьи.

— Да, выучить их я согласился. Но я не соглашался закрыть свой разум или же воздерживаться от собственных суждений.

На этот раз Мирдин не ответил ничего.

* * *

Еще через два дня они наконец вышли к берегам великой реки Инд. В нескольких милях к северу был удобный мелкий брод, но махауты предупредили, что тот брод нередко стерегут воины, а потому отряд двинулся на юг — там, тоже в нескольких милях, был другой брод, более глубокий, но все же позволявший перейти на ту сторону. Хуф выделил группу воинов для сооружения плотов. Кто умел плавать, те плыли к противоположному берегу вместе с животными. Не умевшие плавать перебирались на плотах, отталкиваясь шестами. Некоторые слоны шли по дну реки, погрузившись в воду так, что только хобот оставался над нею, позволяя им дышать! Когда же река стала слишком глубокой даже для них, слоны поплыли не хуже лошадей.

На том берегу отряд собрался снова и двинулся опять на север, в направлении Мансуры, далеко обходя тот брод, где стояли часовые.

Карим вызвал Роба и Мирдина к шаху, и некоторое время они ехали вместе с Ала ад-Даулой на спине слона Зи. Мир с этой высоты выглядел совсем по-другому, поэтому Роб не без труда сосредоточивался на словах шаха.

Соглядатаи Ала доставили ему в Исфаган весть о том, что Мансуру охраняет слабый гарнизон. Старый раджа того края, превосходный полководец, недавно умер, а сыновья его, по слухам, были никудышными воинами, вот у них и не хватало войск для охраны городов.

— Теперь мне необходимо выслать вперед лазутчиков и подтвердить эти сведения, — сказал им Ала. — Поедете на это дело вы, ибо сдается мне, что два купца-зимми смогут проехать в Мансуру, ни у кого не вызывая никаких подозрений.

Роб подавил желание взглянуть при этих словах на Мир-Дина.

— Смотрите вокруг очень внимательно — вблизи селения могут быть слоновьи ямы-ловушки. Здешние люди иной раз изготавливают деревянные рамы, утыканные железными остриями, и закапывают их в неглубокие канавы за стенами городка. Такие ямы — погибель для слонов, и нам необходимо точно знать, не пользуются ли они такими сейчас. Только зная это, мы можем пустить в дело своих боевых слонов.

Роб кивнул: когда едешь верхом на слоне, все на свете представляется возможным.

— Будет сделано, о великий государь, — сказал он.

* * *

Отряд разбил лагерь, в котором воинам предстояло ожидать возвращения лазутчиков. Роб и Мирдин оставили своих верблюдов — те были боевыми, приученными быстро бегать, а не перевозить грузы — и пересели на осликов. Так они и выехали из лагеря.

Стояло свежее раннее утро, ярко светило солнце. В перестойном лесу ошалело перекрикивались птицы, целая стая обезьян, сидя на дереве, бранила проезжающих.

— Хотелось бы мне вскрыть обезьяну.

Мирдин все еще сердился на него, а в поручении лазутчика видел еще меньше удовольствия, чем в заботах воина.

— А для чего? — спросил он.

— Для чего же еще, как не для того, чтобы выяснить все, что можно! — воскликнул Роб. — Препарировал же Гален тех больших обезьян, что водятся в краю берберов!

— Но мне казалось, что ты решил стать лекарем.

— А это и есть работа для лекаря!

— Нет уж, это работа для прозектора. Вот я буду лекареми все свое время посвящу заботе о жителях Маската, когда они станут нуждаться в заботе — это и есть работа для лекаря. А ты никак не можешь решить, кем стать: то ли хирургом, то ли прозектором, то ли лекарем, то ли... повитухой с яйцами! Ты хочешь всего сразу!

Роб улыбнулся другу, но продолжать разговор не стал. Ему, собственно, нечего было возразить — то, в чем обвинял его Мирдин, в значительной мере было правдой.

Какое-то время они ехали молча. Дважды им встречались индийцы — крестьянин, который брел по колено в грязи придорожной оросительной канавы, а потом двое, шагавшие с шестом на плечах; с шеста свешивалась огромная корзина, полная желтых слив. Эти двое поздоровались с ними на языке, которого не понимали ни сам Роб, ни Мирдин, так что ответить они могли лишь улыбками. Роб лишь надеялся, что эти двое не дойдут до персидского лагеря — теперь всякий столкнувшийся с отрядом набега быстро становился либо рабом, либо покойником.

Но вот из-за поворота дороги показались сразу шесть человек на осликах, и Мирдин впервые за долгое время улыбнулся Робу — на этих путешественниках были запыленные кожаные шляпы, как у них с Робом, и черные кафтаны, носившие на себе следы долгого и нелегкого пути.

— Шалом! — прокричал Роб, когда они почти поравнялись.

— Шалом алейхем! Рады встрече!