Лекарство для империи. История Российского государства. Царь-освободитель и царь-миротворец (адаптирована под iPad)

Крымская война была тяжелой, разорительной и завершилась национальным унижением. По условиям Парижского мира империя лишилась права иметь военный флот на Черном море и даже потеряла часть своих территорий, чего не случалось со времен постыдного Прутского мира 1711 года. «Сии уступки неважны в сравнении с тягостями продолжительной войны и с выгодами, которые обещает успокоение Державы, от Бога нам врученной», – кисло объявлялось в высочайшем манифесте.

Изменился международный статус России. Она перестала быть «сверхдержавой», претендующей на европейскую гегемонию. Покончено было и с ролью «европейского жандарма». Отныне место империи было во втором ряду «великих держав».

Разумеется, это стало сильным ударом по национальному самолюбию, но печальное положение страны заставляло поступиться гордостью. Военные расходы, составившие в 1853–1856 годах фантастическую сумму в 800 миллионов рублей, совершенно разорили государство. Еще тягостнее было сознание, что Россия буквально во всем отстает от европейских стран. С парадного фасада осыпалась штукатурка николаевской «стабильности», и перед обществом открылась удручающая картина. Даже заядлые консерваторы поняли: так больше жить нельзя, нужно что-то менять. По выражению В. Ключевского, «Севастополь ударил по застоявшимся умам». О необходимости реформ заговорили повсеместно.

Скромный артиллерийский офицер Лев Толстой пишет в дневнике то, что чувствовали все вокруг: «…Я больше, чем прежде, убедился, что Россия должна или пасть или совершенно преобразоваться».

Фрейлина Тютчева, близкая к царской семье и относившаяся к ней с благоговением, сетует: «В публике один общий крик негодования против правительства, ибо никто не ожидал того, что случилось. Все так привыкли беспрекословно верить в могущество, в силу, в непобедимость России. Говорили себе, что, если существующий строй несколько тягостен и удушлив дома, он, по крайней мере, обеспечивает за нами во внешних отношениях и по отношению к Европе престиж могущества и бесспорного политического и военного превосходства. Достаточно было дуновения событий, чтобы рушилась вся эта иллюзорная постройка».

Верноподданнейший публицист профессор М. Погодин взывает к новому государю: «Зло пустило у нас такой корень, что без хирургической операции подчас ничего не сделаешь. Все места обросли каким-то диким мясом форм, привычек, беззаконных доходов, преданий гнусных, освященных давностью, даже в глазах порядочных людей… Как бы то ни было, медлить нечего, а надо приниматься тотчас за дело… Надо вдруг приниматься за все: за дороги, железные и каменные, за оружейные, пушечные и пароходные заводы, за медицинские факультеты и госпитали, за кадетские корпуса и училища мореплавания, за гимназии и университеты, за промыслы и торговлю, за крестьян, чиновников, дворян, духовенство, за воспитание высшего сословия, да и прочее не лучше, за взятки, роскошь, пенсии, аренды, за деньги, за финансы, за всё, за всё».

Новоназначенный министр внутренних дел С. Ланской представляет Александру Второму доклад о тяжелом положении страны. Государь делает сдержанную приписку: «Читал с большим любопытством и благодарю в особенности за откровенное изложение всех недостатков, которые, с Божиею помощью и при общем усердии, надеюсь, с каждым годом будут исправляться».

«Большое любопытство» здесь – капитальный андерстейтмент, как говорят англичане. Императору предстояло с Божьей помощью и при общем усердии совершить двенадцать подвигов Геракла.

И надо отдать должное российскому правительству. За довольно короткий срок оно произведет настоящую революцию сверху – в масштабах, каких еще не знала российская история. (Петровские преобразования, направленные на укрепление самодержавной вертикали, революционными никак не назовешь.)

Опыт александровских реформ во многом противоречив, но совершенно бесценен. Прежде чем изучить его, давайте познакомимся с людьми, которые осуществили эту работу: с Александром Николаевичем Романовым и его командой.

Революция сверху

Александр Николаевич Романов

Будущий царь-освободитель, племянник императора Александра I, родился 17 апреля 1818 года. При том, что его отец Николай тогда еще не был наследником и пока даже не помышлял о том, что когда-нибудь взойдет на престол, у новорожденного были все шансы в будущем стать монархом. Ни от государя, ни от цесаревича Константина сыновей ждать не приходилось. Жена первого по понятиям той эпохи уже выходила из детородного возраста, второй же с официальной супругой давно расстался и готовился к морганатическому браку.

Поэтому знаменитейший поэт эпохи Василий Жуковский приветствовал появление августейшего младенца звучными строфами, полными не придворной льстивости, а искренней надежды: