Лекарство для покойника

– Давайте все-таки попробуем, – предложил Софрин. – Вы можете вспомнить какие-нибудь его привычки, особенности характера? Что-то, что отличало бы его от других?

Турищев на минуту задумался, копаясь в ворохе своей памяти, потом вскинул брови.

– Да так и не скажешь сразу… Разве что не любитель выпить был.

– Вот видите. А еще? – подбадривал старика Софрин. – Вы не спешите. Подумайте хорошенько.

Тот посмотрел на московского сыщика, как на первоклашку, пытающегося выведать у старшеклассников их взрослые тайны.

– Вы любите поболтать? Просто так, в хорошей компании? – вдруг спросил он.

– Иногда, – признался Софрин, а сам подумал: «Не такой уж и простой этот старичок, каким показался в первый раз».

– Так вот, Артур к этому был совершенно равнодушен. Не избегал, конечно, но и рвения встретиться, поговорить по душам не проявлял.

– Но к вам-то в гости заходил, – напомнил Софрин.

– А куда ему деваться, если уже пересеклись. Но редко это случалось.

– Когда приезжал в Петербург?

– Да. Он всегда заходил в Эрмитаж.

– Конкретно к вам или просто побродить по музею?

– Ко мне, наверное. Но я ведь не всю жизнь здесь сижу. Только с пенсии. А бывал ли он раньше в Эрмитаже, не знаю. Не рассказывал.

– Вячеслав Федорович, а в разговорах с вами Артур Карлович не упоминал о роде своих занятий, чем зарабатывает на жизнь?

– Нет, особо не распространялся. Он вообще имел замечательную особенность, – старик помолчал, подбирая слова, – обрывать себя на полуслове или вдруг уходить в себя.

– Как это? – не совсем понял Софрин.

– Ну, говорит, говорит с вами, улыбается, кивает, а потом ни с того ни с сего замолчит, взгляд становится отрешенным, как будто его и нет здесь, и думает о своем.

– Он всегда таким был?

– Сколько я его помню – всегда. А вот с женщинами прямо менялся на глазах: обходительный, учтивый. Всегда знал подход к слабому полу, – Турищев хмыкнул и прокашлялся в кулачок.

Софрин не хуже его знал об этих замечательных способностях Гукка и постарался вернуть разговор к прежней теме.

– Вы упоминали, что вместе воевали.

– Упоминал, ну и что ж?

– Расскажите, где, как.

– Да вам-то зачем?

– А я люблю воспоминания ветеранов слушать. – Софрин широко улыбнулся. – Знаете, «бойцы вспоминают минувшие дни». Может, что полезное и запомню.

– Э-э, молодой человек… – Вячеслав Федорович покачал головой, редкие светлые волосы растрепались. – Да что уж там. Сейчас такое время, что открыто обо всем говорят, на старое пеняют и чуть ли не матом кроют.

– О чем это вы?

– Все о том же. Сами просили. В СМЕРШе мы воевали с Артуром. Знаете, что такое?

Софрин знал. Читал и «Момент истины» Богомолова, и фильмы смотрел еще мальчишкой. А кроме того, он знал биографию Турищева.

– «Смерть шпионам», – расшифровал он аббревиатуру.

Старику эта эрудиция понравилась. Он опять хмыкнул и прокашлялся в кулачок.

– Уточню – военная контрразведка. Так вот, я и говорю, с июля сорок четвертого вместе мы, в одной упряжке, по всей Белоруссии, Литве и Европе прошагали. До Берлина дошли. Там еще старшего нашей группы фрицы убили, меня так, задело слегка, а Артуру хоть бы что. Ни царапины. Везучий он был, сукин сын, – одобрительно подчеркнул Турищев. – Всю войну везучий.

– Гукк – в СМЕРШе? – засомневался вдруг Софрин, словно не знал этого прежде. – Чтобы немца взяли в военную контрразведку?

– Так ведь время уже какое было, молодой человек! – с гордостью напомнил Турищев. – В войне – явный перелом. И потом он ведь язык знал просто блестяще, так что СМЕРШу очень даже ко двору пришелся.

– А какое впечатление он на вас произвел, когда вы познакомились?

– Меня к ним в группу на место погибшего оперативника в Лиде зачислили, в Белоруссии. Мы тогда работали по Второму белорусскому фронту.

– Ну и…

– Подтянутый, бравый такой весь из себя. Что мне в нем сразу понравилось – незаносчивость, как со многим нашим братом часто случалось. Боялись ведь не только немцы. Свои боялись… А еще Артур всегда отличался франтоватостью. Слабость у него такая была.

– То есть? – переспросил Софрин.

– Он при любых условиях выглядел, как на параде: форма отутюжена, все блестит. Ну чистый гвардеец, и только. Он даже парадный мундир, который и надевал-то пару раз, на заказ в ателье шил.

– Зачем?

– Ну, чтоб по фигуре, значит, сидел.

– И у вас с ним сразу сложились хорошие отношения, – скорее подытожил, чем спросил Софрин.

– Представьте себе, да. Он ведь, знаете ли, мне жизнь спас. Ну, когда меня в стычке под Берлином ранило. Прошил фриц очередью плечо – сзади стрелял, гнида, – я и полетел на землю. А он ко мне и «шмайсер» свой приставил. «Все, – думаю, – пришел, Слава, твой конец». А умирать ой как не хочется, весна кругом, все цветет, пахнет. Как сейчас рожу этого немца помню. Глаза закрыл и жду. А он не стреляет, вообще ничего не происходит, только шум какой-то. Открыл я глаза, значит, и поверить не могу. Лежит мой немчура в траве, а над ним Артур стоит. Сапогом на горло наступил и «вальтером» в лицо целит. Фриц хрипит, ртом воздух хватает… И знаете, что Артур сделал?

– Отпустил его? – великодушно предположил Софрин.