Они бы, наверное, решили, что я больна. Позвонили бы в Программу, чтобы меня забрали. На секунду я задумываюсь о том, как это произошло, но быстро выбрасываю из головы. Представлять это так ужасно. Разве мне хотелось бы почувствовать, каково это — когда твои родители предают тебя?
Я тяжело вздыхаю, освобождая голову, и включаю душ. Ванная комната довольно старая, пол в ней черно-белый, кафельный, а сама ванна стоит на ножках, и душ в ней на стойке. Мыла у меня нет, но под раковиной я нахожу нераскрытую упаковку. Как только я встаю под поток горячей воды, радуюсь, что Кас не вылил ее до конца. Мышцы, напряженные после поездки в фургоне и от недостатка сна, начинают расслабляться, а в мыслях постепенно всплывают события последних нескольких недель.
Я начинаю с Лейси — с тех пор, как она ушла, я не позволяла себе думать о ней. Даллас сказала, что ее забрали обратно в Программу, и я могла справиться с этим, только перестав думать о ней совсем. Но теперь я ее вижу, и до, и после ее приступа. Я вижу записку —
Мокрым мылом я мою голову, но вдруг чувсвую резкую боль в висках — поток воспоминаний вырывается нар поверхность.
—
Я вскрикиваю, шагаю назад, едва не палаю из ванной, но хватаюсь рукой за стену. Секреты — сколько их у нас с Риэлмом? И сколько из них я забыла?
Все это уж слишком, все обрушивается на меня, и я начинаю рыдать. Я опускаюсь в ванну, и меня наполняет печаль и отчаяние. Плачу, а на меня льется холодня вода, я дрожу. Но не могу встать. Я не слабая, я знаю, что нет… но это уж слишком. Мне нужно выпустить все это наружу, потому что это уж слишком.
Занавеска отъезжает в сторону, и я слышу, как выключается кран. Я все еще плачу, когда Риэлм обертывает полотенце вокруг меня и помогает мне вылезти из ванной. Ноги у меня подкашиваются, но когда я понимаю, что он здесь, что он трогает меня, я отталкиваю его.
Ненавижу Риэлма за то, что он обманывал меня в программе — вел себя так, как будто он в том же положении, что и я, а это было не так. У него были воспоминания. Он
Я поплотнее оборачиваюсь в полотенце, вытираю слезы и сердито смотрю на Риэлма. Лицо у него печальное, теперь он выглядит не озабоченно, а беззащитно, уязвимо.