Лекарство от Апокалипсиса

Слова тут же превращались в дело. Подготовка одежды была завершена уже через несколько часов. Собственно, готовить было практически нечего, разве что извлечь из тайников два комплекта необходимых вещей, фонари и прочие мелочи, запас которых постепенно иссякал. Но экономить их сейчас возможности не было. Сложнее всего оказалось создать дополнительную свинцовую защиту обуви. На неудачные эксперименты ушли почти сутки напряженной работы. Накала в этот процесс добавлял скребущий по арке звук. Но результат превзошел все ожидания. Когда новый вариант защиты всех устроил, Макс произнес фразу, которая могла стать основой для создания идеологии жизни в мире, пережившем ядерную войну: «Кто знает, когда вновь люди смогут запускать космические корабли к своему спутнику, планетам и иным мирам. Человечество отброшено на несколько тысячелетий назад, и даже если какие-то знания удалось сохранить, то многие технологии утеряны навсегда. Но новые условия мира требуют новых решений безопасности. И теперь они воплощаются, хоть и на кустарном уровне, но воплощаются». Возможно, это было именно то, к чему стремился Макс, однажды уйдя от привычной жизни в недра саркофага. И теперь он из отшельника превращался в творца нового мира, переживая свое очередное перерождение. Его мысль, миновавшая стадию гусеницы, собиравшей под саркофагом все необходимое, личинки, выжидавшей нужного момента, теперь разворачивала крылья бабочкой новых технологических решений, и нового, совершенного иного мышления, неизвестного в предыдущей жизни.

Но по-прежнему оставался еще один не менее сложный вопрос. Если с выходом наружу оказалось все более или менее понятно: для этого можно было использовать целых четыре точки в разных частях арки и саркофага, то с возвращением назад ситуация оказалась значительно сложнее. Ведь вернувшись назад, человек должен будет сначала снять с себя зараженную одежду и тут же попасть в пункт санитарной обработки, чтобы очистить тело от любой пыли и грязи, которая наверняка, даже несмотря на средства защиты, окажется на нем. К тому же то место, в котором останется комплект использованной защитной одежды, окажется зараженным и потребует изоляции.

Размышления над этим вопросом явно затягивались, и Макс, воспользовавшись минутами затишья, взялся за приготовление обеда. Нехитрые продукты сейчас в его руках приобретали какие-то особенные свойства. Суп, сваренный из тушенки и круп, сдобренный засушенным укропом, резкий пряный запах которого разлетелся едва ли не по всему саркофагу, казался чем-то уже давно забытым и неповторимо вкусным. Несмотря на то, что такую еду они готовили почти каждый день, сегодня результат превзошел все возможные ожидания. От этого супа пахло домом. И на мгновения даже казалось, что их окружают не холодные своды арки, а родные стены. Макс будто вложил в это блюдо все тепло своей души, которое скрывалось за холодной внешностью. В нем еще что-то жило, что-то заставляло его двигаться дальше, и он упрямо продолжал идти вперед по своему собственному пути. К тому же его логика была достаточно проста – в радиационное поле, как и на мороз, лучше идти сытым и хотя бы от этого довольным. Голод и слабость в этой ситуации могут сыграть злую шутку.

– Я к таким полевым обедам лет двадцать назад привык. Как сюда приехал, с тех пор других и не бывало, – неуверенно начал Макс, когда они принялись есть суп. – Мы даже иногда местную рыбу ловили. Знатная была рыбешка, да и грибами не брезговали… И мне все это нравилось. Я тогда бежал от себя, да многие бежали сюда, в Чернобыль от проблем повседневной жизни. Кто-то отсюда стремился уехать, а я и такие, как я, в зону ЧАЭС. Здесь все было другим: и воздух, и вода, да и сама атмосфера жизни. У меня в Москве сын оставался, но он едва ли знал о моем существовании, и жена… Она, наверное, просто предпочитала не вспоминать обо мне. Все осталось там. Но если вдруг нам удастся сделать то, что мы задумали, если мы сможем дать тому погибшему человечеству шанс уцелеть, я искуплю свою вину перед ними. Как ни крути, у меня больше никого нет, и все что я сделаю, я сделаю ради них.

Алекс понимающе кивнул. Каждый день, подолгу ворочаясь перед сном, он пытался переосмыслить, переоценить свою жизнь. Но каждый день он понимал, что иного пути у него просто не было и нет. Он шел, следуя некоему провидению судьбы, перебирая в руках нить, приведшую его в эту самую точку и давшую ему веру в то, что он должен дать человечеству второй шанс и будущее своим близким. И если бы он знал заранее, что все сложится именно так, то он сделал бы всего две вещи – сохранил свою семью и посадил дерево. Да, именно…посадил дерево, которое, возможно, бы дало шанс однажды возродиться новому лесу. Но иногда он вдруг шел по пути самообмана, убеждая себя в том, что его семья все же еще жива, они радуются каждому дню, там, в прошлом, которое все еще существует.