Лекарство от долгой жизни

В 1887 году между мамашей и дочерью возникли разногласия: Варвара Протасова стала вести агитацию против Николая и предлагать Александре изгнать его из правления. Сделать это можно было, например, выпуском очередной серии акций и их продажей по закрытой подписке. Николай фактически не имел сбережений и не смог бы выбрать свою квоту. С помощью этого приёма, его долю в общем капитале компании можно было бы уменьшить с четырёх процентов до, скажем, половины процента, а акционеры, владеющие менее, чем одним процентом акций, не участвуют в заседаниях правления.

— Иными словами, госпоже Протасовой было не но душе то обстоятельство, что Егор Митрофанович в своё время возвысил Николая, — подытожил Шумилов.

— Именно. Трудно сказать, чем она руководствовалась. Полагаю, считала его неровней, плебейской кровью, правда, непонятно из каких патрициев сама вышла? Может, хотела для дочки дворянина с титулом… Да сама, видать, забыла, что Александру-то в девках прижила, и что есть-пить с серебра стала только, когда Егор Митрофанович овдовел и Александру удочерил. Да что уж теперь… Варвара Андреевна человек очень гневливый, самонадеянный и, смею сказать, неумный. Она не понимала, что Николай истово работал на «Волжско-Уральскую пароходную компанию», отдавал всего себя делу, жил этим. Он зарабатывал деньги для всех, в том числе и для неё, дуры! — Антонин невольно возвысил голос, и люди за соседними столиками стали на них оглядываться.

Антонин замолчал на какое-то время и, несколько успокоившись, продолжил:

— Протасова считала, что, объединив свои четырнадцать процентов акций с тридцатью шестью процентами дочери, сумеет взять компанию под полный контроль и расправиться как со Степаном Дубровиным, так и с четой Сичкиных. Но до этого не дошло. Александра Егоровна неожиданно воспротивилась плану мамаши и отказалась голосовать солидарно с нею. Между ними вышел колоссальный скандал, ругались и матерились они, как последние сапожники, честное слово! И дочка, дабы посильнее насолить матери, переписала свои акции на мужа.

— Что? — Шумилову показалось, что он ослышался. — Оформила доверенность для голосования на заседании правления?

— Нет, в том-то и дело! Оформила дарственную. И сами акции были перемещены из её сейфа в «Волжско-Камском банке» в сейф Николая в том же банке.

«Ну, вот он и мотив», — подумал Шумилов.

— Скажите, Антонин, а не могло это произойти под давлением Николая? — спросил Алексей Иванович. — Я понимаю, что память о брате — святое для вас, но всё-таки… Согласитесь, это как-то подозрительно выглядит: юная и неопытная жена — сколько ей тогда было? — добровольно отказывается от миллионного состояния.

— Ну, не столь уж и юная и неопытная. Это было два года назад, ей уже двадцать один год исполнился, это точно.

— Хорошо, двадцать один год. Ни с того, ни с сего она передает все права на свои капиталы мужу, который, заметьте, старше, много квалифицированнее и должен бы понимать, как подозрительно это выглядит со стороны.

— Я согласен с направлением ваших мыслей, но тут надобно знать брата и Александру и их взаимоотношения: он был поглощен делами компании, заботой о семейном благосостоянии, она же — только тратила, тратила, капризничала и опять тратила. Ей было решительно неинтересно, откуда берутся деньги, главное, чтобы они были всегда и в необходимом количестве. Так что, думаю, этот перевод капиталов на имя брата объяснялся деловой необходимостью, а вовсе не желанием отобрать у жены ее состояние. Опять же, очень важным обстоятельством было страстное желание доченьки нагадить… — уж извините! — мамаше. Если бы не было между ними склоки, то не было бы и дарственной, я в этом абсолютно уверен.

— Это дурная кровь. — Молчавший до сих пор Португалов неожиданно подал голос. — Желание действовать от противного: назло мужу сяду в лужу! Весьма характерное поведение для неврастеников. И вообще, раздумывая над той жизненной коллизией, что мы видим в отношениях Николая и Александры, я постоянно вспоминаю фразу из памфлета, прочитанного с «Пчеле»… автором его, кажется, являлся сатирик Тертуллиан Пшеничных — это псевдоним, конечно же, вы понимаете.

— Что за слова? — Шумилов не понял подтекста и потому решил уточнить.

— Сварливая жена — лучшее лекарство от долгой жизни. Сказано в точности про обсуждаемый нами случай.

На некоторое время повисла пауза, собеседники обдумывали услышанное.

— Пройдёмтесь, господа, — предложил, наконец, Шумилов.

Пиво было выпито, жареные колбаски съедены. Покинув столик под гостеприимным навесом, троица отправилась бродить по садовым аллеям, расцвеченным фонариками за цветными стёклами. Оркестр по-прежнему играл, хотя теперь его музыка едва доносилась сквозь густую зелень.

— Что же было дальше? — полюбопытствовал Шумилов.