Лекарство от долгой жизни

Они пошли в дом. Собака, капая слюной, потянулась за ними, лишь чуть-чуть не дотягиваясь до Шумилова. Алексей шагнул вслед за Гунашихой в прохладную темень просторных сеней, потом дальше, через такую же тёмную переднюю, попал в небольшую сумрачную горницу, освещённую единственной лампадой. По казацкой традиции ставни за окнами были прикрыты, поэтому везде царил полумрак, приятный для глаз после яркого света улицы. Но даже не темнота поразила Алексея в этом мрачном доме, а тишина.

«Как в склепе», — подумал он. Единственным звуком, доносившимся до ушей Шумилова, был мерный ход часов; при этом самих часов нигде не было видно.

— Я ваш дом найти не мог. Три раза по улице прошёл, дорогу у всех спрашивал, а дома никак не мог отыскать, — проговорил Алексей, чтобы как-то заполнить давящую тишину. Сказанное несло и определённую смысловую нагрузку: Шумилов хотел произвести впечатление дураковатого, невеликого ума человека. С такого сорта людьми мошенники чувствуют себя гораздо увереннее.

Гунашиха отнеслась к его словам неожиданно серьёзно.

— Примета есть такая: если идёшь к знахарю без приглашения или без провожатого, то трижды мимо пройдёшь, прежде чем в дом попадешь, — важно провозгласила она.

— Эвона как… кх-м-м… не знал.

Они прошли в самую большую комнату в доме, отличавшуюся от светёлки в обычной крестьянской избе разве что тем, что стол был застелен чёрной скатертью с нарядной красной вышивкой по краю, да рушники вокруг икон в красном углу выглядели слишком свежими. В этой комнате Шумилов увидел источник тиканья: на круглом столе посреди комнаты стояли часы — нарядные, с золочёным циферблатом, с двумя перекрещивающимися сверху пиками. Эта изящная вещица выглядела совсем неуместно в безыскусном интерьере сельского дома.

Войдя в комнату, женщина жестом указала Шумилову на стул подле стола, а сама подошла к небольшому зеркалу на простенькой горке у стены и положила его стеклом вниз. Затем она открыла верхний ящик и вынула из него небольшое ручное зеркальце, с которым вернулась к столу и которое положила на пол стеклом вверх. Алексей догадался, что сии манипуляции призваны привнести мистический антураж в происходящее.

После этого Гунашиха вышла из комнаты и вскоре вернулась с глубокой глиняной чашкой, более чем наполовину заполненной водой. Чашку она поставила в центр стола, а сама уселась напротив Шумилова. Некоторое время женщина сосредоточенно смотрела на воду, дожидаясь, видимо, пока та успокоится. Наконец, произнесла скорбным голосом:

— Что ж, касатик, вижу мысли твои, да и судьба твоя мне ведома. Так про что ж узнать-то желаешь?

— Начнём, матушка, с прошлого, — в тон ей отозвался Шумилов и полез во внутренний карман за портмоне.

— Не спеши, — остановила его Гунашиха. — Я же не какая-нибудь срамная девка и денег вперёд не беру. Она потупилась, глядя на воду в чашке, затем попрежнему скорбным голосом продолжила:

— Вижу, что служишь ты… или служил. Хорошее место, доходное. По коммерции. Не здесь, не в Ростове… и вообще не на Дону. Издалека, вижу, приехал.

— Ага, — поддакнул Шумилов. — Из Нижнего я. Там по коммерции подвязаюсь. С таким же успехом он мог брякнуть, что явился из Рыбинска или Акатуя.

— Зазноба есть, которой ты люб. Высоко-о-го полёта птица, хороша… Родня большого человека, — многозначительно продолжала Гунашиха.

Шумилов молчал, никак не выражая своего отношения к услышанному. Бабка, убедившись, что слова её не произвели на гостя ни малейшего впечатления, отыграла назад:

— Но наблюдает она за тобой издалека. Люб ты ей… твоя серьёзность, обстоятельность. Но подхода к тебе она пока не знает. Выжидает, стало быть. Дело же твоё верное, и завоевать ты её сможешь… но чуть позже.

Шумилов вздохнул. Так гадать он и сам мог, причём без чашки с водою и за гораздо меньшие деньги.

— Здоровье тревожит, — подбросил он бабке пищи для размышления. Гунашиха тут же откликнулась:

— А что здоровье? Это тебя не болезнь точит, нее-ет! Это на тебя положена порча… да-а-а. Другая женщина на тебя глаз положила и… наложен на тебя приворот к ней и остуда к другим… Да. Потому и маета тебя гложет. И я вижу эту женщину, ту, от которой идёт всё это коварное колдовство.

— В самом деле? — Алексей Иванович решил подыграть бабке. — Женщин-то у меня несколько, вы про какую?

Он вытащил из кармана пиджака пачку табака. Из другого — лист папиросной бумаги. И принялся сосредоточенно крутить цигарку. Затем, как бы спохватившись, поднял глаза на Гунашиху, перехватил её взгляд, и принялся извиняться:

— Ой, вы меня простите, это я от волнения… не спросив разрешения хозяйки… просто заволновался! Это совсем не комильфо, я понимаю…

Он стал рассовывать обратно по карманам табачные принадлежности. Этого было достаточно: Гунашиха должна была запомнить, что приходил к ней курящий мужчина.

— Что сказать? Вижу я женщину, со стороны которой тебе сделали порчу. Да, красивая такая, статная, волоокая. Хотя, нет, это не она колдовала. Колдовала другая женщина, рядом с нею. Мать, полагаю, или мачеха. Седая такая, в пелеринке. Думай, думай, есть мачеха?