Лекарство от любви – любовь

«Боже, какая патетика!» – вздрогнул Герман, неужели он посмеет сказать все это ей? Вот сейчас, прямо сейчас, когда гудки оборвутся и он услышит ее голос в трубке, неужели посмеет?

Гудок оборвался, за ним потянулся новый, уже третий по счету.

«А знаешь, – стучало сердце, аккомпанируя на ударных этой протяжной мелодии телефонного эфира, – ведь теперь все, что у меня есть, это ты. Вчерашний вечер, теплый дождь, мокрые ветки деревьев в старом парке, карусели, а еще – твоя улыбка, твой смех, твои случайные теплые прикосновения, удивительный запах спелой черешни, черной и сладкой – аромат твоих губ, твоего дыхания».

«Соната Шуберта в исполнении связки ключей», – добавил Герман, совсем обескураженный шепотом собственного сердца, падающего в пропасть. Падающего – без страха… Неужели он посмеет сказать все это ей?

«И черт возьми, – стучало сердце, падающее в пропасть без страха, – мне так хочется быть с тобой. Быть с тобой всегда, каждую минуту, каждую секунду жизни, в которой так неожиданно появился смысл. Мне хочется, чтобы ты была моей, чтобы ты была моей безраздельно. Знаешь, мне хочется приковать тебя к себе цепями, поставить на твоей нежной коже печать этой вечной принадлежности – и, если только ты этого захочешь, отдаться самому в твой вечный плен, стать такой же безраздельной частью тебя, стать с тобой одним целым…»

«Да нет же, – подумал Герман, – это уж и вовсе попахивает шовинизмом и дискриминацией прав женщины – какие цепи, какие печати?»

«А знаешь, – стучало сердце, – наверное, я просто влюбился в тебя. С первого взгляда, с той самой минуты, когда…»

– Алло, – послышался в трубке голос Вари. Последний гудок оборвался, а вместе с ним оборвались и удары сердца – теперь оно совсем остановилось, замерло или, может быть, все-таки разбилось, упав на дно пропасти, в которую стремилось так бесстрашно. Кто знает…

– Алло, – повторила Варя.

Нужно было что-то сказать в ответ. Что-нибудь, хотя бы это же дурацкое «алло» – лишенное смысла, но спасительное в данной ситуации слово.

Вместо короткого «алло» он отважился произнести целую фразу:

– Привет, Варя. Это Герман.

«Четыре слова», – мысленно подсчитал он. Почти подвиг. Она почему-то молчала.

– Варя, ты меня слышишь?

– Здравствуй, Герман, – ответила она наконец.

Эти два слова подтверждали – вчерашний вечер был, на самом деле был, это не сон и не плод его разыгравшегося воображения. Но что-то едва уловимое в ее голосе, наоборот, опровергало, ясно давало понять – нет, не было ничего, и дождь, и карусели в парке, и даже бумажка с номером телефона – все это мираж, морок, очередной тупик в бесчисленных лабиринтах, по которым странствует душа, тех самых, в которых ей придется блуждать до самого конца… В полном одиночестве.

До самого конца – в полном одиночестве. Отчаянно не хотелось с этим мириться.

– Знаешь, я вчера весь вечер пытался до тебя дозвониться. И сегодня с утра звонил несколько раз. Пожалел, что не взял у тебя номер мобильного.

Варя молчала. Молчала, видимо, потому, что последняя его фраза не содержала в себе семантической побудительной основы – ни вопроса, ни какого-либо суждения, с которым можно было бы согласиться или которое можно было бы опровергнуть. Свалив причину ее молчания на неправильное построение предложения, Герман добавил:

– Как у тебя дела?

Конечно, трудно было представить себе что-нибудь более тривиальное и более беспомощное, чем этот вопрос. И наверное, трудно было рассчитывать услышать в ответ что-нибудь более развернутое.

– Нормально, – ответила Варя и снова замолчала.

Если бы она поинтересовалась в ответ, как идут дела у него, было бы уже проще. Но она не поинтересовалась.

Это становилось невыносимым. Он снова попытался найти слова, гоня прочь нехорошее предчувствие, что никакие слова уже не помогут. И даже те, которые нашептывало сердце, затихшее теперь, притаившееся на самом дне пропасти. Он готов был уже озвучить все те глупости, которые еще минуту назад считал произносить вслух просто недопустимым – и про встречу, которой он ждал так долго, и про тяжкие испытания, и про аромат ее губ, и про цепи, и про печати…

Теперь все это уже не казалось глупым, а казалось единственно правильным, и завершающая фраза: «А знаешь, я, наверное, просто влюбился в тебя, с первого взгляда, с той самой минуты…»

Герман уже набрал в легкие воздуха, чтобы кинуться с головой в ту же пропасть, вслед за собственным сердцем. И разбиться, если так решит судьба.

Но она опередила его – в тот момент, когда Герман уже зажмурился перед прыжком, он снова услышал ее голос:

– Ты извини, мне сейчас некогда. Меня Никита ждет, мы с ним собирались…

Она не закончила фразу. Впрочем, это было не важно – чем именно Варя собиралась заняться с сыном, мало ли чем.

– Да-да, конечно, – поспешил с ответом Герман. – Конечно, Варя, я понимаю. Я только хотел спросить: может быть, мы увидимся вечером? Если ты не против, сегодня вечером?

– Сегодня вечером я не могу, Герман.

– Хорошо, тогда, может быть… Может быть, завтра? Завтра вечером, в парке…