Лекарство от меланхолии

Рэй Брэдбери Лекарство от меланхолии

Ray Bradbury

THE MEDICINE FOR MELANCHOLY

Copyright © 1959 by Ray Bradbury

© Н. Галь, наследники, 2016

© В. Гольдич, И. Оганесова, 2016

© Е. Доброхотова, 2016

© Л. Жданов, наследники, 2016

© А. Оганян, 2016

© Т. Шинкарь, наследники, 2016

© Издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2016

Погожий день О человеке, который больше всего в жизни любил искусство [1]

Однажды летним полднем Джордж и Элис Смит приехали поездом в Биарриц и уже через час выбежали из гостиницы на берег океана, искупались и разлеглись под жаркими лучами солнца.

Глядя, как Джордж Смит загорает, развалясь на песке, вы бы приняли его за обыкновенного туриста, которого свеженьким, точно салат-латук во льду, доставили самолетом в Европу и очень скоро пароходом отправят восвояси. А на самом деле этот человек больше жизни любил искусство.

– Ну вот…

Джордж Смит вздохнул. По груди его поползла еще одна струйка пота. Пусть испарится вся вода из крана в штате Огайо, а потом наполним себя лучшим бордо. Насытим свою кровь щедрыми соками Франции и тогда все увидим глазами здешних жителей.

А зачем? Чего ради есть и пить все французское, дышать воздухом Франции? Да затем, чтобы со временем по-настоящему постичь гений одного человека.

Губы его дрогнули, беззвучно промолвили некое имя.

– Джордж? – Над ним наклонилась жена. – Я знаю, о чем ты думаешь. По губам прочла.

Он не шевельнулся, ждал.

– Ну и?..

– Пикассо, – сказала она.

Он поморщился. Хоть бы научилась наконец правильно произносить это имя.

– Успокойся, прошу тебя, – сказала жена. – Я знаю, сегодня утром до тебя докатился слух, но поглядел бы ты на себя: опять глаза дергает тик. Пускай Пикассо здесь, на побережье, в нескольких милях отсюда, гостит у друзей в каком-то рыбачьем поселке. Но не думай про него, не то наш отдых пойдет прахом.

– Лучше бы мне про это не слышать, – честно признался Джордж.

– Ну что бы тебе любить других художников, – сказала она.

Других? Да, есть и другие. Можно недурно позавтракать натюрмортами Караваджо – осенними грушами и темными, как полночь, сливами. А на обед – брызжущие огнем подсолнухи Ван Гога на мощных стеблях; их цветение постигнет и слепец, пробежав обожженными пальцами по пламенному холсту. Но истинное пиршество? Полотна, которыми хочешь по-настоящему насладиться? Кто заполнит весь горизонт от края до края, словно Нептун, встающий из вод в венце из алебастра и коралла: когтистые пальцы сжимают, подобно трезубцу, большущие кисти, а взмах огромного рыбьего хвоста обдаст летним ливнем весь Гибралтар, – кто, если не создатель «Девушки перед зеркалом» и «Герники»?

– Элис, – терпеливо сказал Джордж, – как тебе объяснить? Всю дорогу в поезде я думал: боже милостивый, ведь вокруг – страна Пикассо!

Но так ли, спрашивал он себя. Небо, земля, люди; тут румяный кирпич, там ярко-голубая узорная решетка балкона; и мандолина, будто спелый плод, под несчетными касаниями чьих-то рук, и клочки афиш – летучее конфетти на ночном ветру… Сколько тут от Пикассо, а сколько – от Джорджа Смита, озирающего мир неистовым взором Пикассо? Нет, не найти ответа. Этот старик насквозь пропитал Джорджа Смита скипидаром и олифой, преобразил все его бытие: в сумерки сплошь Голубой период, на рассвете сплошь – Розовый.

– Я все думаю, – сказал он вслух, – если бы мы отложили денег…

– Никогда нам не отложить пяти тысяч долларов.

– Знаю, – тихо согласился он. – Но как славно думать, а вдруг когда-нибудь это удастся. Как бы здорово просто прийти к нему и сказать: «Пабло, вот пять тысяч! Дай нам море, песок, вот это небо, дай что хочешь, из старого, мы будем счастливы…»

Выждав минуту, жена коснулась его плеча.

– Иди-ка лучше окунись, – сказала она.

– Да, – сказал он, – так будет лучше.

Он врезался в воду, фонтаном взметнулось белое пламя.

До вечера Джордж Смит окунался и вновь и вновь выходил на берег со множеством других, то опаленных жаркими лучами, то освеженных прохладной волной, и наконец, когда солнце уже клонилось к закату, эти люди с кожей всех оттенков, кто – цвета омара, кто – жареного цыпленка, кто – белой цесарки, устало поплелись к своим отелям, похожим на свадебные пироги.

На опустелом берегу, что протянулся на мили и мили, остались только двое. Один – Джордж Смит с полотенцем через плечо, готовый совершить вечерний обряд.

А издали, в мирном безветрии, шел по пустынному берегу еще один человек, невысокий, коренастый. Он загорел сильнее, солнце окрасило его бритую голову в цвет красного дерева, на темном лице светились глаза, ясные и прозрачные, как вода.