Лекарство от одиночества

Кухня, как и вся квартира, была небольшая – каких то пятнадцать квадратных метров, туго забитых вырванными из разных эпох и миров принадлежностями: немецкий чайник, привезённый в качестве подарка родственниками Дианы лет восемь назад, алюминиевые кастрюли мамы Кирилла, тостер и микроволновка из магазина поддержанной техники, соковыжималка, украденная из общежития и набор кружек, оставленных друзьями после отъезда.

– Я и сама не совсем понимаю.

– Ты же не вернёшься к нему? – спросил Кирилл с нескрываемой тревогой.

– Нет, – ответила она, как отвечают люди, сидящие на диете, на вопрос, будут ли они заказывать десерт.

– Уверена?

Ложка звонко билась о внутренние стенки чашки, что она там размешивала было совсем неясно – зелёный чай, в котором сахар растворился ещё раньше, чем попытки Кирилла завести приличный разговор.

– Не уверена.

Кирилл знал, что Диана была слишком горда, чтобы вернуться туда, откуда ушла без ссор и скандалов (так хотя бы было бы на что сослаться). Через ссору были бы выдвинуты обвинения, заинтриговали бы собой признания, далее прощения, примирения и слезоточивый финал. Но это была совсем другая ситуация, и вернуться Диана не могла. Уже никогда. Ссоры и скандалы, надо полагать, бывают чертовски полезны.

– Сколько продлится эта пауза? – Кирилл зачерпнул сахар, но передумал. – Неделю, две?

– К чему создавать временные рамки и границы? Это бессмысленно, – Диана поморщилась от излишней театральщины, но, раз начала, стоило продолжить. – Лишает иллюзии вечности.

– Любишь ты такое… – Кирилл посмотрел в окно, выискивая в нем подходящее слово, – хитровыеденное. Может, сразу до конца моих дней? – Диана покачала головой на этот провокационный вопрос, и тот сразу же утонул в глотке чая. – И что ты собираешься делать?

– Поживу с сестрой или переберусь в библиотеку. Там не так плохо спится по ночам…

– Как здесь, – закончил за неё он. – Ну, супер, б*я.

– Не матерись, пожалуйста.

– Прошу прощения, ваше превосходительство Мария-Антуанетта, – буркнул Кирилл.

– Вообще-то «Ваше величество».

Тихо бились две чайные ложки о керамические стенки увесистых чашек, размешивая то, что в том не нуждалось.

* * *

Весь оставшийся день Кирилл смотрел, как Диана собирает чемоданы: пропала из стаканчика над раковиной вторая зубная щётка, исчез набор для ухода за кожей, шкаф опустел на две третьих, громко и отчетливо стеганула молния на сумке, а за ней следующая – на дутиковой бордовой куртке, и тихо затворилась дверь. Кирилл точно знал: хуже чувства он ещё не испытывал. Это как в момент потерять вкус к жизни.

– Вот и съездили в “Думан-лэнд”, – лишь вымолвил он и отошёл от двери.

Поначалу он держался бодрячком. Была в его натуре эта непоколебимость держаться на плаву. Когда он учился в университете, то имел стойкое убеждение, что поступит заграницу, по этой же причине он нередко отказывался от совместных вылазок с сокурсниками. Но заграницы не случилось, и Кирилл безжалостно выпал из общей цепи, наблюдая за тем, как университетские знакомые по окончании учёбы время от времени виделись, строили новые знакомства, укрепляли старые, жили. А его, как оказалось, никто уже и не помнил.

Тягостные мысли напали на девятый день, и виной тому послужил несчастный торшер у дивана. Точнее, начал торшер, а закончил разговор с сестрой Дианы, убедившей его, что она к ней не приходила. Ей Кирилл имел привычку верить… даже больше, чем Диане и в какой-то степени себе самому.

– Не звонила. Думаю, она в библиотеке. К родителям вряд ли поедет, – произнесла она в трубку спокойным, уютным даже тоном – это у них было семейное. – Все будет в порядке. Уверена, ей просто нужно время наедине с собой.

«Пожалуй» – лишь произнёс он.

Кирилл всегда сходил с ума от уютного тона Дианы… Когда слышишь её такой тон, все беды вдруг становятся незначительны, а переживания стихают, как моря в штиль. Он особенно явственно пускал по коже мурашки в полумраке гостиной в свете одного лишь торшера с бисерным плетением на канделябре (достался Кириллу от бабушки). И стоит на него взглянуть, как что-то наивно-детское, беззаботное всплывало в памяти. Но когда смотришь слишком долго, это нежное тускнеет и исчезает. Самое лучшее – это его неожиданность и недолговечность, чтобы не привыкать и ждать каждый раз с особым нетерпением.

На торшер смотреть больше не хотелось.

Спустя неделю он начал напиваться не только в пабе и не возвращался ровно, как штык, до трёх часов (дисциплина во всех проявлениях) – было понятно по яркому чесночному зловонию. Однако позже он начал пить и в квартире, и не только по субботам. Мне время от времени приходилось приводить его в чувство на манер, которым обладал.

Со стороны Кирилл выглядел откровенно жалко. Мне всегда было интересно, отчего люди завидуют тем, кто состоит в отношениях. Жизнь с этими двумя заставила меня задуматься. Для каждого отдельного человека его вторая половинка, для которой он прикрывает ладонью край стола, лучшая и неповторимая, и зависть вызывают обычно не их взаимоотношения, а само чувство единства, восхищения и желание закрыть для кого-то острый угол.