Лекарство от одиночества (СИ)

— А почему не может? Давно не может? Помнится, пару-тройку лет назад ты очень даже мог, Юрася… Так мог, что у меня ноги не сходились от того, как качественно ты меня трахал. Что изменилось? М-м-м, Юр?

Воркующий голос Юриной старшей вызывает у меня острый приступ удушья.

— Тебя это не должно волновать. Но если хочешь знать, тогда у меня был тяжелый период!

— А сейчас легкий? Ты поэтому из дома сбежал? Брось, Юрка.

Открываю и закрываю рот, отчаянно хватая воздух. Что значит — пара-тройка лет? Что это значит? Мы женаты гораздо дольше. Это что же выходит…

— Повторюсь. Тебя не должно это волновать! Я люблю жену. А ошибки совершают все, Лена. Ты — ошибка, о которой я очень жалею.

— Ошибка, — тянет эта сука сладким голосом. — Ошибиться можно один раз, Юр. А мы сколько с тобой были вместе? Год? Полтора?

— То, что я тебя иногда драл, не говорит о том, что мы были вместе! Все, Лен, давай… Нам еще работать. Выметайся, и чтобы я больше не слышал ничего подобного.

Я отмираю в этот самый момент. Невольно делаю шаг назад. Едва не свалившись с лестницы, успеваю ухватиться за перила. Тело немеет, становится непослушным, на то, чтобы сдвинуться с места, уходят остатки сил. В каком-то странном отупении я спускаюсь вниз. Я и забыла, что у Елены квартира аккурат напротив Георгия.

Боже мой. Это как? Это… Что теперь? Тоненький жалкий голосок внутри нашептывает, что Юра молодец, Юра не воспользовался приглашением. И я истерично всхлипываю, потому как, боже мой, какой бред! Какая разница, как он повел себя сейчас, если мне, один черт, изменили?

Я сажусь за руль. Я еду домой. Я, кажется, умираю.

ГЛАВА 16

Он выскакивает под колеса откуда-то из кустов. И хоть я успеваю в последний момент с визгом затормозить, сердце стынет от ужаса. А если бы я ехала чуть быстрей? Вылетаю из салона, вытираю слезы предплечьем. Да только и успеваю, что проводить глазами стремительно отдаляющуюся спину нырнувшего в заросли на другой стороне дороги мальчишки. Ему хоть бы хны — даже не задела, он, может, вообще не понял, что за ужас с нами мог приключиться! А мне, кажется, конец. Ноги подкашиваются. Чтобы не упасть, вцепляюсь в открытую дверь, сгибаюсь и, как астматик, хватаю ртом воздух. Наверное, это все же когда-то должно было случиться. Учитывая, в каком состоянии я в последнее время сажусь за руль. И хорошо, что обошлось, да. Но вряд ли стоит испытывать судьбу еще раз. Тогда как быть? Тупо моргаю. В защитной реакции мозг отключился полностью. Ничего не соображаю. Хочется схватить себя за шкиряк и встряхнуть. Эля, блин, соберись! Что ж ты за тряпка такая? Моргаю, прикладываю дрожащие пальцы к вискам. Так, кажется, лучше… Что мне надо? Надо вызвать такси. А чтобы это сделать, свою машину не мешало бы где-то припарковать. Забираюсь обратно в салон. Завожу мотор. Ползу к стоянке больничного городка со скоростью раненой черепахи. Время позднее, и на стоянке медгородка полно свободных мест. Отстегиваю ремень, да так и застываю вполоборота, с ненавистью глядя на злосчастный букет. И вот тогда меня окончательно срывает. Поскуливая, как щенок, вываливаюсь из салона, оббегаю капот, высыпаю цветы из коробки под ноги и с остервенением их топчу. Происходящее со стороны, наверное, выглядит сущим безумием. Но я в таком аффекте, что и этого мне кажется мало! Для усиления эффекта я возвращаюсь за руль, сдаю назад, и снова еду вперед, закатывая розы в асфальт. Вперед, назад и снова вперед… Цветы мертвые, да. Цветам все равно. А мне так как будто легче.

В себя прихожу от того, что кто-то стучит в окно. Жму на тормоз. Да так резко, что меня сначала по инерции отбрасывает вперед и тут же вжимает в кресло.

— Ты какого черта творишь? Ты какого… — рычит Бутенко, распахивая дверь и осекается, видно, прочитав по моему лицу, что я не в себе, резко меняет тон. — Эльвир, ну ты что? Случилось что-то?

Смотрю на него остекленевшими от слез глазами. Интересно, а Борисыч знал, что Юрка гуляет? Кто из наших друзей знал?! Боже, какая пошлость! Меня тошнит. Сердцем тошнит. Сейчас выблюю…

— Ты знал, что Валов мне изменяет?

Почему-то я уверена, что пойму, если Георгий соврет. Потому я очень, очень внимательно вглядываюсь в его чернючие глаза. И замечаю тот момент, когда они шокированно округляются.

— Нет. Ты уверена? Может…

— Я что-то не так поняла? — всхлипываю и задираю лицо, чтобы опять не зареветь. — Брось. Я, конечно, дура, но не настолько.

Боль в сердце напоминает схватки. Короткий перерыв закончился, и вот он — новый виток агонии. Мне бы выжить в ней. А как? Если не живется.

Прячу лицо в ладонях. Остервенело тру. Бутенко, так и продолжающий стоять рядом, откашливается.

— Давай-ка, девочка, я тебя домой отвезу.

Моей руки касается его огромная лапища. Я вот только сегодня, помнится, удивлялась тому, как он умудряется своими грабарками выполнять настолько ювелирно точную работу в операционной. Ч-черт, опять мысли разбегаются! Надо же…

Бутенко тащит меня за руку, я послушно иду за ним. В следующий раз осознаю себя уже сидящей в его огромном внедорожнике. Довольно стареньком, но ухоженном.