Лекарство от одиночества (СИ)

– Мясо сгорит, – лепечу я, отстраняясь. Свекровь бормочет что-то успокаивающее и, наконец, оставляет меня одну. Через стеклянное полотно двери наблюдаю за тем, как она перехватывает и уводит прочь заплутавшего в лабиринтах нашего дома гостя. Мне не становится лучше от такой деликатности. Даже напротив. Чтобы не заплакать, заставляю себя сосредоточиться на дыхании. Мои наполненные паникой мысли разбавляет сладкая мысль о том, что нам с Юрой очень повезло с родителями. Назло всем анекдотам и сложившимся в народе стереотипам, мы как-то очень быстро нашли общий язык и стали по-настоящему родными. У нас даже есть общий чат в Телеграм… Да и то, что мы уже столько лет живем с его родителями, что-то да значит.

Обхватив себя за предплечья, отворачиваюсь к окну, за которым до самого горизонта простирается синее море. Жаль, холодно еще. Не помедитируешь, раскинувшись звездой на волнах. Помню, когда у нас с Юркой не получалось забеременеть, я только морем себя и спасала. Вода смывала с глаз соль отчаяния, приводила в порядок мысли и шумела в ушах: «Все будет хорошо».

Взгляд цепляется за брошенный на подоконнике результат теста. Я была до того уверена в его положительном результате, что даже не посчитала нужным заглянуть внутрь, перед тем как показать его Юре… А тут, да. Ноль процентов. Ноль. И хрен с ним, казалось бы. Ясно же, что имеет место какая-то чудовищная ошибка, но, боже мой, как обидно! Как он мог так со мной поступить?

Звуки набирающего обороты веселья вдруг резко становятся громче и снова стихают. Разворачиваюсь к двери.

– Элька, у тебя тут что-то горит! – басит Бутенко.

– Ох ты ж черт! – бросаюсь к духовке, дергаю на себя дверцу и тут же отшатываюсь, чуть не обварив лицо столбом вырвавшегося из нее пара. – Ай!

– Ну, е-мое, Эльвира Валерьевна! – бросается меня спасать Георгий Борисович. В обычной жизни Бутенко зовет меня, как и все друзья, Элей, а вот я так и не смогла себя переломить.

– Нет-нет. Я сама. А вы, доктор, поберегите свои драгоценные руки. – Отпихиваю Бутенко бедром. У меня хоть силиконовые прихватки имеются. А у Борисыча – только не слишком надежная защита в виде сложенного в несколько слоёв полотенца.

Вынимаю противень. Ставлю на заранее приготовленную подставку. Пальцы дрожат. То ли от напряжения, то ли от нервов. Понимаю, что Бутенко это тоже заметил. И, наверное, порадовался, что я в декрете. Ведь в операционной с таким тремором даже обычной медсестре вроде меня делать нечего.

По какой-то нелепой причине мне становится ужасно стыдно. Я с Бутенко-то и не работала толком. Пару месяцев, когда мне после четвертого курса меда повезло попасть на практику в его отделение, вряд ли можно принимать во внимание. Потому что уже в конце августа я попала под машину, загремела в травму, еле выжила (спасибо Юре), а потом по закону жанра влюбилась в своего спасителя и выскочила за него замуж. Да и кто бы на моем месте в него не влюбился? Молодой, красивый, талантливый… На него облизывались все медсёстры и пациентки в возрасте от пяти до ста. Мне казалось чудом, что среди такого многообразия выбора он выделил меня. И, наверное, неудивительно, что мне как-то сразу вдруг стало не до учебы. То реабилитация, то Юркина стажировка в Японии (то, что я поеду с мужем, подразумевалось само собой), то попытки зачать. Со временем академ, который я взяла на год по здоровью, отодвинулся сначала на два, потом на три, а потом меня до того затянула рутина, что мечты выучиться на врача так и остались мечтами. Я работала операционной медсестрой при муже, пыталась забеременеть, и чем больше времени проходило, тем призрачней становился шанс вырваться из этого замкнутого круга. Даже родители, для которых то, что я не доучилась, стало трагедией, постепенно смирились. И лишь Георгий Борисович нет-нет да и спрашивал, не надумала ли я восстановиться. Смешно. В двадцать восемь лет?!

С грохотом открываю ящик, достаю шикарное блюдо из китайского фарфора и принимаюсь выкладывать на него мясо.

– Любовь Павловна хотела на горячее подавать камбалу. А я чего-то от нее устала. Почему так? Только сезон ведь начался… – тараторю я, чтобы не молчать. И тут ловлю краем глаза какое-то движение. Ломоть свинины падает с лопатки на стол. Я бросаюсь к Бутенко и выдергиваю из его рук злосчастную бумажку.

– Кхм, – как мне кажется, смущенно откашливается тот и ведет широкой пятерней по затылку. – Не думал, что это что-то конфиденциальное.

Я сухо киваю. Сгибаю злосчастную бумагу в несколько раз и сую в карман брюк. Щеки мучительно горят. Перед глазами взмывают только вот осевшие точки.

– Это просто шутка. Не берите в голову.

– Эля…

– Пойдемте уже к гостям? Поможете донести? Я еще хотела достать кимчи.

– Да, да, конечно, – хмурится Георгий Борисович. Послушно забирает блюдо с мясом из моих рук и, смерив меня еще одним странным взглядом, выходит. Боже мой! Что он обо мне подумал?! Вот что?

Я бы, может, расплакалась от бессилия, если бы в этот момент в кухню не примчался Мишка.

– Мама, а когда мы будем задувать толт?!