Лекарство (СИ)

Зайчики и впрямь блестели здоровьем и какой-то жизнерадостностью и любопытством, свойственным зачастую кроликам на первом году жизни. Рыжчик не забивался в угол и перебегал с места на место, а Бурик так смешно топорщил ушки и шевелил носиком, что Кирилл рассмеялся и на какое-то время совсем позабыл о том, что что-то случилось. Он то гладил Бурика, то брал его на руки, с позволения Игоря. Кролик всем тельцем прижимался, свешивал лапки с обнимающих его рук и водил головой по сторонам, с интересом рассматривая окружающий мир. На Кирилла он смотрел с неподдельной лаской. Мальчик пришел в полный восторг.

– Видишь, Кирилл, – разъяснял довольный Игорь, – наше лекарство полностью вылечило кроликов. Более того, они физически помолодели, обновив всю свою шкурку – видишь, какая она у них приятная на ощупь!

– А они помнят, что с ними было?

– Хе... интересный вопрос, – пробормотал лаборант. – А ты глянь на глазки Рыжчика: иногда в них мелькает, конечно, какая-то неземная грусть и тоска, но сейчас он радуется, как новорожденный. Думаю, что они, конечно, что-то помнят, но многое стирается из памяти, обновляется вместе со всеми клетками. И может, они мучаются не дольше нашего, когда мы вскакиваем с постели после ночи кошмаров.

– Хорошо бы так. Но все же у Рыжчика чуть грустноватые глаза.

– Я ничего такого не вижу, – Игорь повернулся и долго, пристально разглядывал того, но лишь помотал головой и сказал: – Ничего не вижу.

Благодаря экскурсии по лаборатории и рассказам Игоря, Кирилл узнал для себя много нового. И то, что их проект и его итоги были одобрены инвесторами, отчего все до сих пор пребывали в приподнятом настроении, и то, что скоро, с недели на неделю, всё их оборудование вместе с жильцами и персоналом переезжает в частную, охраняемую лабораторию, и все дальнейшие исследования, разработки и подготовка к выпуску препарата для массового производства пройдут в тесном сотрудничестве с лучшими учеными заваевского предприятия.

– Олег Николаевич был настолько щедр, что назначил всем сотрудникам оклад во много раз больший, чем платили здесь. Правда, все плоды в дальнейшем достанутся ему, но он столько в нас вкладывает, что грех жаловаться. А завистников и желающих перехватить наши разработки в городе хватает. Чего стоит артель братьев Волынских! Как ловко они присылали к нам своих людей! Подползали, набивались со всех сторон со своими бонусами. И долго-долго разговаривали с Григорием Филипповичем, раскланиваясь ему чуть ли не до ног, наверняка сулили золотые горы и пуд несбыточных обещаний, но наш шеф – крепкого порядка. По-моему, он их хоть и слушал, но не слышал. Будто размышлял о чем-то своем.

– Это с папой бывает, – вздохнул Кирилл.

– Да. А когда мирные средства не подействовали, и они не смогли раскусить, чем вызван такой большой интерес со стороны Заваева и его окружения (а его интерес никогда не возникает на пустом месте), то стали подсылать к нам громил, одного за другим: то окно выбьют при входе в корпус, то машины наших сотрудников оказываются с проколотыми шинами и угрожающими записками. Последнее время, вроде, поутихли – наши секреты мы храним бдительно, при себе! Никто из посторонних не должен об этом знать.

– А если узнают? – задумчиво произнес мальчик.

– Если узнают, то тогда может случиться всякое! Вплоть до настоящей беды. Все люди имеют слабости, а эти бандиты, хоть в настоящее время и именуются горделиво дельцами, бизнесменами, владельцами крупных предприятий, прекрасно осведомлены о тончайших струнах души человеческой как в общих чертах, так что касается конкретных личностей.

Следующий час Кирилл просидел в тяжелых думах, смотря то на кроликов, то на лаборанта, который крутился с кормами, менял поддоны в клетках, доливал воду в автопоилки. Потом они перешли в помещение, где происходила мойка и стерилизация кормушек, клеток. Так незаметно пролетело еще какое-то время. Кирилл томился, и чувствовал, что устал непомерно, так сильно, как никогда еще не уставал. Все последние две недели он ухитрялся то сбегать от времени приема таблеток на улицу, гуляя с друзьями часик перед школой, то класть в рот и тут же выплевывать, как только отец отворачивался или уходил в «размышления». Не без азарта он смотрел, как таблетка с беззвучным шипением таяла в воздухе буквально на глазах, не оставляя на той поверхности, куда упала, никаких следов.