Лёха

— Только вот нам надо сразу запастись алоэ, и маслом для лечебных клизм, после того, как та конина картечью выходить будет. Читал я такое, было дело, что у азиатов — китайцев вроде такая казнь была, когда осужденного кормили только мясом, и у него мясо вызывало такой запор, что палкой не пробьешь. И дох такой преступник от кишечной непроходимости в китайских муках — заметил Лёха. Ему не улыбалось жевать непонятно что за конину.

— Нелепость какая! Ну, сколько тебе еды дадут? Пуда два, больше-то не унесешь! Два пуда это 32 кг, а лошадь весит больше 200 всяко, выгодный обман, да! Плюс хвост. И от мертвого осла уши впридачу. Кулацкие настроения какие-то — заворчал артиллерист. Как и положено украинцу, он очень туго поддавался на переубеждения в споре.

— А нам выбор невелик. Так ить деревня-то на еде всегда сидела, она и условия диктовала. Менять-покупать — это все в пользу деревни. Тем более время поджимает не деревню, а нас. Над ними-то не каплет, а вот над нами. Оно, конечно, мы можем явиться с пулеметом наперевес и реквизировать, что на глаза попадется. Хотя деревня — она тоже гадости делать умеет. Можем и не уйти, зароют на огородах в виде компоста — терпеливо пояснил Семенов, чем удивил Лёху.

Середа выразил мимикой, жестами и прочими телодвижениями категорическое несогласие и потом предложил пойти всем вместе. Но осторожный дояр и здесь не пошел навстречу.

— Мне одному сподручнее. А если что пойдет наперекосяк? Я-то ночью в лесу не потеряюсь, а как вас потом искать? Нет уж, сидите тут, отсыпайтесь. А я сейчас тронусь потихоньку, мне еще у деревни надо будет посидеть, пооглядываться. Мало ли.

— Винтовку с собой не бери, лучше вон у Лёхи пистолетик возьми, по ночному времени и в избе удобнее будет. И еще пусть на толокно меняют и шмат сала, на край — бутыль с льняным маслом. Яйца тоже вполне в обмен, вареные, они долгонько хранятся, если на жаре не держать. Или меду еще можно бы — стал подавать дельные советы артиллерист, убедившись, что не видать ему конины, как своих ушей, а не менее упрямый Семенов все же пойдет в деревню.

— Масло то нам зачем? — удивился менеджер.

— Пожарить чего. Вкусно будет — на манер Жанаева ответил артиллерист, похоже и сам задумавшийся, а зачем им масло.

— Кого жарить-то? Нам вон даже ежи не попадались! — занудел Лёха.

— Видчепись! Да хоть что пожарить! Хоть пиявок!

— Это ты дал!

— Польский национальный деликатес «Пиявки на гусиной крови», между прочим. И чехи такое жрали.

— И как готовить?

— Это когда у гуся ощипывается грудка, на нее садятся пиявки, а когда наберут крови — снимаются и жарятся на масле, и получается королевский деликатес! — гордо заявил Середа.

— Ну, если нам гусь подвернется, мы и без пиявок обойдемся! — засмеялся тихонько Семенов.

— Одно другому не помеха — торжествующе заметил гордый своей маленькой победой Середа. Лёха ничего не возразил, вспомнив, что вообще-то насекомых в его время тоже за деликатес почитали. Всяких там кузнечиков, сверчков и тараканов. Ничем пиявки не хуже. И к слову сейчас он бы и кузнечиков бы жареных на масле поел бы с удовольствием, не густо было с едой последнее время. Дояр тем временем быстро собрался. Перед тем, как уходить, точно и старательно рассказал, где эта деревня, где дом деда, посоветовал не суетиться — если все будет отлично, он вернется с харчами к полудню, чтобы не следить по росной траве.

— А если не вернешься? — сухо спросил Середа.

— Если не вернусь… Тогда идите дальше без меня — так же сухо ответил Семенов. Встал, пожал руки, отдал винтовку Лёхе, себе взял теплый, нагревшийся в кармане летчицкого галифе блестящий пистолетик, сидор, благоразумно опустошенный Жанаевым, пару немецких торб, противогазную сумку и почти неслышно повел отдохнувшую лошадку по лесу. Оставшиеся проводили его взглядами, и потомок с винтовкой сел в караул. Отсидел свое время, заменил его Середа с пистолем, а Лёха отправился с удовольствием в палатку, где все же было теплее гораздо, чем на открытом воздухе, прижался спиной к спине свернувшегося в клубок бурята и уснул, как провалился. Спал он тревожным рваным сном, все кто-то спорил на какие-то темы, особенно почему-то на тему съедобности коня памятника Юрию Долгорукому, причем кто-то вроде похожий на гендира, одновременно при этом являясь погибшим Петровым заявлял, что бронзового коня жрать можно, только вставив стальные зубы, иначе жестко будет, но Жанаев, глянув опытным взглядом, сразу понял, лошадка — не жилец и, не медля ни секунды, выхватил из-за голенища нож и перерезал горло ничего не успевшему понять животному, а затем жадно припал к алому фонтану, бьющей из артерии крови, по закону степей, не давая упасть на землю ни одной капле. Это поведение категорически не понравилось Лёхе, тем более, что устроил это все бурят не где-нибудь в затишке, а прямо посреди концертного зала, почему-то находившегося в торговом зале гипермаркета, сплошняком заставленными стойками с товаром.