Лёха

Попытались расспросить хозяина что вокруг деется, но тот видно жил бирюк-бирюком и носа из своего леса не высовывал, потому ничего внятно сказать не мог. Разве что сообщил, что немцы уже Москву взяли и принес в доказательство своих слов листок бумаги, где и впрямь это было напечатано русским языком по — печатному — Москва сдалась, Сталин со своими жидами из Кремля удрал, большевицкой тирании пришел конец. Думайте мол, командиры и красноармейцы, над своей судьбой сами.

Бойцы и думали, когда назад возвращались. Если Москва сдалась — то это совсем хреново. На первом же привале Жанаев и спросил лейтенанта, что тот на эту тему думает.

Берёзкин изобразил удивление, брови поднял.

— А сами вы, товарищ красноармеец, как считаете?

— Я не знат. Шибко быстра едут — пожал плечами бурят.

— А вы как думаете, товарищи?

— Я думаю, брешут немцы — ответил Семенов. Вообще он печатному слову верил, но тут сильно смущало то, что своими глазами видел, что все эти немецкие листовки врут не стесняясь — особенно про хорошее обращение в плену. Потому, хотя вроде как и написано, и верить должно — решил с этим погодить. Да и шелапутный потомок прямо говорил — обломилось немцам с Москвой, так что уверенно ответил боец.

— А мне это без разницы — скорчил брезгливую гримаску ефрейтор.

— Что так?

— А брали ту Москву не раз всякие, факт. И потом их взашей гнали. Не та печаль. И сейчас погонят. Вот Усов помирает — это плохо. А Москва сколько раз горела — и ничего. И без нее обходились — сплюнул Бендеберя.

— Это ты про что?

— Да сколь раз слыхал от поляков, что Киев брали и Москву возьмут. Мол брали когда — то уже.

— Поляки?

— Поляки. Дважды вроде даже брали. Так говорили.

— Тащ лейтенант, это когда поляки Москву — то брали? — повернулся к Берёзкину Семенов.

— Прихвастнули паны. Раз брали — в Смутное время. А второй раз… Вот татары Москву брали трижды вроде — стал вспоминать командир, наморщив лоб.

— А могли и соврать — паны — оне брехливые, хлебом не корми, дай похвастать, факт — кивнул головой ефрейтор.

— Сообразил. Поляки были в составе армии Наполеона. Так что в Москве они были, точно. Но сказать, что они ее взяли — лейтенант тонко усмехнулся.

— А ихнюю Варшаву брали раз двадцать. Кому не лень было. Злились они сильно, когда им это поминали. Насчет Москвы, что скажете, товарищ лейтенант — спросил Бендеберя.

— В общем, по моим подсчетам — вранье. Не могли они дотуда добраться. Даже если подсчитать среднюю скорость продвижения — не получается. Да и ничего это не меняет, воевать-то все равно надо. Что насчет этого лесника скажете? Как считаете — не заложит?

— Черт его знает. Живет зажиточно, крепкое у него хозяйство — раздумчиво ответил Семенов.

— Ага, я тоже заметил кроме семи слоников на полке, часов-ходиков с гирьками и горки подушек на кровати под кружевной накидкой еще и городской славянский шкаф — усмехнулся лейтенант.

— А вся мебель ручного изготовления, даже так называемая городская. Так что шкаф — это еще не богатствие. А вот швейная машина и зеркало — это нехилый достаток, факт. А ещё железная кровать-сетка, с набалдашниками на спинках, тоже матёрая штука для хозяев — вежливо поправил своего начальника ефрейтор.

— Комод красивый. С ручками! — молвил бурят.

— А никого в деревне резным комодом мореного дерева не удивишь. У меня брат такие десятками резал, когда валенки не катал и шкуры не выделывал — заметил не без гордости Бендеберя.

— А ручки красивый — невозмутимо встал на своем азиат.

— Это да, можно удивить металлическими фигурными ручками на том комоде, особенно, если они с замочками. Красивые ручки, факт. Как у нас были — уперся и ефрейтор.

Семенов подумал, что по всем признакам основательности дома — деревянный пол, печка, топящаяся по-белому, крепкий забор из половинок жердей, крытая не соломой, а тесом, в перехлест, крыша — богат лесник. Хороший нужник на огороде тоже впечатлял.

— В доме — самовар, керосиновые лампы с целыми стеклами. Еще — большая настольная керосиновая лампа с абажуром. Книги — напомнил ефрейтор.

— Прикидываете — будет ли этот богатей за совецку власть или к немцам переметнется? — спросил Семенов.

— Именно. Я успел фотографии у него посмотреть — вот и задумался — ответил лейтенант.

— А фотографические карточки не являются редкостью или признаком зажиточности. Потому что с них все вообще начинается — можно жить в хате с земляным убитым полом, есть одну картошку, но фотографическая доска, застекленная, в резной рамке — будет. Это ж родичи, факт — заметил ефрейтор.

— Я не о том. На его фотках ни одного красноармейца или краскома нету. А фоток много. Это меня настораживает.

— А другого выхода у нас нету. Если завтра вместо лекаря полицейских приведет или немцев — ему, гаду, первую пулю — хмуро сказал Бендеберя.

— Ладно, отдохнули, пора дальше двигать.

И действительно — двинули дальше.

Менеджер Лёха.

— Как насчет по граммуле? — спросил Середа менеджера, упоенно копавшегося в трофейном добре в разумении найти что поесть на обед. При этом артиллерист и впрямь бултыхнул в бутыли опалесцирующей жидкостью.