Лёха

Переглянулся с потомком. Успокоительно мигнул тем глазом, которым мигать было не больно, дескать, не боись — я сам боюсь!

Лёха криво усмехнулся, показывая несгибаемую стойкость и готовность к победам.

Скрип приближался.

Боец пошмыгал носом, попробовал аккуратно пальчиками первый и второй спусковые крючки, приложился, примерился. В прицел медленно вкатилась толстопузая крестьянская лошадка, телега и три мужских силуэта. Один вроде — знакомый, квадратный такой, приземистый — лесник вчерашний, а два мужика — не знакомы. Оружия на виду нет, держатся спокойно.

Лейтенант сам к ним вышел, поручкались, потом лошадь с телегой увели в лес, а Берёзкин рукой махнул — дескать, снимаемся.

Облегченно вздохнув — и потому, что лесник оказался нормальным мужиком, а не сволочью и что лекарь прибыл и, может быть, удастся теперь от раненых отделаться — и оттого, что не надо бегать по лесу с кучей врагов, наступающих на пятки, Семенов подхватил пулемет и поспешил к своим. Следом запыхтел Лёха, тоже обрадованный, и бурят, у которого на физиономии вроде как ничего не отразилось, но вот глазенки явно повеселели.

Точно — один из приехавших был тем самым Жуком. Второй и третий — не представились, только руки пожали. Один — тот, что держал в руке небольшой кожаный саквояжик (точно — лекарь) явно был модником и хотя и был в лесу, а одет был по-городскому, даже и с галстуком, и усы у него были самые модные — аккуратно подбритая «зубная щетка» под самым носом, такие носили те, кому было время их подстригать все время — как у известного комического актера Чарли Чаплина. Семенов смотрел с ним фильмы и они ему нравились, потешные были. Да и многие после Империалистической войны такие носили, вот и у ротного покойного такие же имелись. И у Гитлера такие же усишки были точно.

Правда, говорил покойный ротный, что тут дело не в моде, а в практичности — дескать, как стали газом на фронте поливать друг друга, так и сошли на нет пышные усищи на всех фронтах, погибали пышноусые, противогаз из-за усов неплотно сидел, газ просачивался — и каюк. Вот усачи и перешли на такую экономную щеточку, чтоб и усы имелись, и противогаз надеть можно было. Может, и правда, слыхал Семенов от ротного, что Гитлер тоже газку на войне хапнул. Может, даже и из-за усов.

Второй незнакомец явно с противогазами дела не имел, потому как ему бы и Семен Михалыч Буденный бы мог позавидовать. Пышные усищи были на морщинистой физиомордии, сразу они и замечались, первыми. А глазенки маленькие, хитрые и лукавые — вроде как и незаметны. Себе на уме человек, ясно.

С лошадкой остались лесник да бурят — тому очень хотелось с лошадкой постоять, дескать, соскучал. Ну а заодно и за лесником присмотр, тоже хорошо. Остальные довольно споро прошли к лагерю. Пустоватый был лагерь, неуютный, что сразу же пришлые и отметили.

Берёзкин пожал плечами, коротко пояснил, что неизвестно было, кто утром заявится. Те двое переглянулись — и согласились. Потом тот, кто был с чемоданчиком — саквояжиком тут же полез под брезент — к раненому и больному. Дождик, наконец, перестал, солнце вылезло и сразу потеплело. Неугомонный Середа мигом кофе приготовил, блеснул, так сказать, гостеприимством. Потихоньку разговорились, но пышноусый словно выжидал чего-то, зачем пришел — не говорил, да и кто он таков — тоже оставалось неясным. Вот лекарь вылез из палатки самодельной шибко озабоченным. Попросил вытянуть на свет божий раненого, потому как тут его осматривать в темноте трудно, глянул мельком на перевязанную руку артиллериста, наскоро хапнул кофе, изумленно поднял брови, посмаковал (ему хитрый Середа сахара в кружку положил, уважил. Остальные вприглядку пили).

Танкиста вытянули на полянку, лекарь помыл руки, тут же достал неприятно лязгавшую блестящую металлическую коробочку, застиранное вафельное полотенечко, разостлал на спине танкиста и словно хирургический столик развернул — быстро и четко вынимая пинцетом нужные ему инструменты.

Потом открыл рану — в трофеях было много липкопластыря, поэтому ягодицу раненую не перебинтовывали, а клали марлю и пластырем крепили. Повозился, позвякал инструментами, открывал какие-то баночки, чем-то протирал там, подсушивал тампончиками. Опять промывал. И вроде как вокруг раны и саму рану промыл, прикрыл свежей марлей и приступил к Середе, помыв опять же перед этим руки. Опять же чем-то рану мыл, сушил, потом очень ловко перебинтовал.

— Який вердикт, пане професор? — не без легкой ехидинки спросил пышноусый.

— Больной плох. Полагаю, что пневмония. Организм молодой, при надлежащем лечении и уходе может еще и выздоровеет. Но точно не в лесу. Две раны чистые — уже затягиваются вторичным натяжением, очень хорошо, что у того, (мотнул головой в сторону танкиста) что с огнестрельным ранением ягодицы, не допустили загрязнения, молодцы. Попал бы кал в рану — было бы куда хуже, гнойные осложнения в этой области чреваты, знаете ли.

— Это у нас ефрейтор такой опытный — кивнул лейтенант.

— Хорошо. А вы кем командовали? — спросил лекарь, упаковывая свои зловеще брякавшие блестящие железяки.