Лёха

— Кирхетов за дорохой наблюдал четыре дня. В основном везут товарняки. С живой силой за все время прошло три поезда, и то два — в Рейх, судя по нарушениям светомаскировки и бурному веселью — отпускники ехали. С откоса составы пускать — хорошо, когда там живая сила. Она тогда в такой карусели калечится добре. Но не вся. А нам пока — с таким составом делать нечехо. Не потянем. Значит, идем за товарняком. Принимаем предложение техника — лейтенанта, место известно.

Вот теперь в этом самом известном месте они и лежали. Дальше — и справа и слева по краю леска были тоже партизаны, справа — метрах в четырехстах сидели два разведчика. Слева — ребята из обоих взводов, подрывники, штаб и — совсем на отшибе от крайних слева — опять кто-то из разведки. Поезда у немцев ходили без определяемого со стороны расписания, по каким-то своим правилам, потому приходилось ждать не пойми сколько и неясно — чего. Разведчики утверждали, что каждый состав охраняют — одни лучше, другие — хуже, но на каждом никак не меньше пехотного отделения. Связываться с поездом, в котором везут живую силу, командир строго воспретил. Некоторые побухтели. Но в целом всем было понятно — даже с парой сотен отпускников справиться отряд — пока — не может. А если там будет рота, а то и батальон — так и тем более.

Дояр к этой информации отнесся с полным пониманием и одобрением, а когда подопечные молокососы понесли гордую героическую ересь тут же осек их:

— Это, ездили в эшелоне? Я вот ездил и была такая надпись на вагоне «40 человек, 8 лошадей».

— Ты о чем? — удивился Лёха.

— О том, что в НТВ каждом — больше взвода пехоты. А состав несколько вагонов всяко. Вот и прикинь, как оно будет — мы их бабахнем. А они на нас кучей да со всей злобой. Из каждого вагона — по взводу. Мы и удрать-то не успеем.

— Погоди, какое еще НТВ? — Лёха смутно понимал, что весьма баламутный телеканал вряд ли знаком красноармейцу.

— Не какое, а какой. Нормальный товарный вагон, так теплушки называют. И в каждой перевозят по 40 человек. Обученных! С оружием!

— И 8 лошадев? — удивился всерьез Сиволап.

— Ага. И слона.

Сиволап еще больше удивился. Он был простецким деревенским парнем и старшим опытным товарищам верил безоговорочно. Достаточно сказать, что сам он по чугунке еще ни разу в жизни не ездил, и она была для него весьма чудным чудом.

Лёха уже такому и удивляться перестал. Дикие люди, хорошо еще от самолетов и тракторов прятаться перестали, как от нечистого духа. Вон Семенов, на что выдержанный мужчина, а и то рассказывал, как боялись. Странно менеджеру было другое — как эти люди вообще живут. Без теплого ватерклозета, мобильной связи и авто в кредит. И даже без ипотеки — говорят, собираются селом и рубят молодым новый дом. И тут в этих местах — тоже так же. Соберутся селом — и готово. Только тут еще и мазанок много, их, говорят, вообще за день слепить можно. Если кучей делать. А вообще сложно все тут. И даже радио нет, не то, что телевизора.

— Ты рот закрой, ворона влетит. Или 40 человек или — понимаешь «или» — восемь лошадей. А если артиллерийских — так шесть, они покрупнее, артиллерийские-то — блеснул познаниями Семенов.

— Так эта…

— Закройся, Сиволап. Мы сейчас на задании. А на задании надо падать быстренько, ползать низенько, лежать тихонько. Будем болтать — проспим царствие небесное!

— Старорежимное это — засопел с другой стороны Азаров.

— Вот и нишкни! — рассердился красноармеец.

Молокососы притихли. Хотя, конечно, зря это боец так свирепо. Пацаны неплохие, можно бы и помягче. Все равно состав не проспишь, да и не им четверым тут первая скрипка. Разведчики сидели поодаль от основной группы отряда по простой причине — увидев состав, а идти эшелон мог с обеих сторон, разведка должна была определить — стоит его рвать или нет. Если по мнению разведчиков оно того заслуживало, то они должны были бахнуть из винтовки в воздух — и тогда Абдуллин, сидевший с веревкой, словно терпеливый рыболов с удочкой должен был выдернуть из своего хитроумного взрывателя чеку, чтоб под паровозом бумкнули те килограммы тола, старательно заготовленные еще в лагере. Ну а дальше — как бог на душу положит.

За три часа ничего не изменилось. Разве что судорожно и суетливо закапывавшие свою мину под колею партизаны давно уже свалили с рельсов. Смеркалось уже.

— Может, зря лежим. А утром патруль на дрезине покатит — может и увидеть, что копались — не утерпел Лёха.

— Вполне возможно. У фрицев — свое расписание. Чай не Вятский вокзал. Значит, будем ждать утра. Кто-нито да приедет.

— Пехотный полк в полном составе. Надерут нам задницы — пробурчал Лёха, но тихонько. Семенов недовольно покосился, но в перебранку не полез. Смахнул насыпавшиеся на тряпку листочки. Сыпались они уж довольно часто, осень. Насторожился, глянул на Лёху. Потомок пожал плечами, он ничего не слышал, зато Сиволап напрягся, посмотрел вопросительно на старших.

— Едут! — уверенно заявил Семенов и сдернул тряпку с пулемета.