Лёха

Сказать действительно было легко. На деле получалось все куда сложнее. То, что Лёха не стал откровенно праздновать труса и не предложил дезертировать, значило не так, чтоб уж много. Чуточку полегче на душе стало, но только — самую чуточку. Самому Семенову мысль унести ноги, благо приказ таки ему лично взводный дал, в голову пришла сразу. Нехорошо, конечно и кому другому он в этом ни за что бы ни признался, но сам — то о себе это знал. И самое поганое было, что — первой эта мыслишка была. Потом — словно бы устыдившись такой подлости, разум выдал другое, противоположное решение, которое бойцу тоже не понравилось категорически — встать заслоном и принять бой. В отличие от первого — просто подлого и трусливого, но хоть мало-мальски выполнимого, это было еще и вовсе неразумным. Был бы тут пехотный Дегтярев с парой коробов дисков и толковым вторым номером — можно было бы рискнуть. С тем количеством патронов, что имелись — даже не смешно. Эх, вот как раз сюда бы тот нелепый танчик с африканской коровой на башне и экипажем! Но это уже было пустопорожним фантазерством, одернул себя боец.

— Ну так как, удержим мы их удар всем отрядом? — прямо глядя в глаза потомку спросил Семенов.

— Черт его знает. Вояк-то у нас мало. Нас так-то больше, да только наваляют они нам при любом раскладе, нам даже десяток раненых дополнительно — уже совсем невпротык! Вынесут они нам полотряда — куда деваться будем? — толково обрисовал ситуацию Лёха и Семенов с ним согласился. Тем более, что вполне могли быть эти гансы просто разведкой еще, прибывшей глянуть — кто это тут поезда забижает. Выяснят где лагерь — и потом накроют большей силой, перекрыв пути отходя. Проще пареной репы это, отряд уже хозяйством оброс, малоподвижным стал. Как ни кинь — все клин! Получалось, что единственный выход — перехитрить немцев, передумать их. Нет, ерохвостом сняголовым красноармеец не был, просто иначе как облапошить врага ничего иного не выходило. И значит, чтоб придумать что толковое — надо всей мозгой так задуматься, чтоб череп затрещал!

— Так что делать-то? — сбил с мысли Лёха.

— Погодь, не гони корзину. Для начала надо бы глянуть, куда немцы направились — может они у железки покрутятся, покрутятся, да и обратно подадуться.

— Вот здорово, мы, значит, вылезем и давай, как сова пыриться?

— Не, мы аккуратненько, тишком-молчком.

Потомок тяжело вздохнул.

— Возьмут они нас за химо! Это ты тихо умеешь лазить, а от меня треску, как от трех коров слепых — самокритично заметил Лёха.

— Значит, будешь больше сидеть, а мне потом сахаром возместишь — серьезно ответил боец.

Потомок опять тяжело вздохнул. А потом пришлось поднапрячься. Двигался Семенов быстро и тихо и у Лёхи все силы уходили, чтобы не шуметь очень уж громко и не потеряться, безнадежно отстав. Хорошо еще, что громоздкую бутыль красноармеец рачительно припрятал в яме с водой, замаскировав ее так, что теперь Лёха черта бы лысого это место нашел вообще. Да еще и по лесу долго перли. Когда оттоптал себе ноги окончательно, боец тихо показал — «ляг и замри», а сам аккуратно шмыгнул дальше. То ли показалось Лёхе, то ли и впрямь пахнуло гарью и углем. К железке что ли вышли? Впрочем, замер он добросовестно и слушал тщательно, но кроме обычных шумов лесных ничего не отметил.

Пришлось таиться долго, пока, наконец, не услышал чуточку другой шорох — и впрямь скоро появился озадаченный Семенов.

— Ну как? — не удержался потомок.

— Все еще хуже — огорченно шепотом ответил Семенов.

— Не нашел?

— Нашел, чего не найти. Собачка у них подбрехивает время от времени, вот и слышно. Хотя идут грамотно, ясно, что лесовики.

— То-то лесовики, а тебя не заметили — усомнился Лёха.

— Я им не кабан и не лось. Гляделка у них еще не отросла, меня замечать.

— И что плохо?

— Идут они на лагерь, только не на наш, а к беженцам. А там бабы, дети, да раненый в жопу Половченя, который мужик, конечно, геройский и живым не дастся, но своим наганом ничерта он сделать не сможет, а не то, чтобы бегать, ходить еще толком не может. И возьмут их там всех ни за грош, а вовсе даром. Я-то попытался у них дорожку табаком просыпать, может собака нюх потеряет, тогда нам время будет подготовиться. Давай, пошли ходом, нам надо перед ними выйти.

— Табак-то у тебя откуда? Ты ж не куришь?

— Разжился. На войне табак, водка да ботинки — самая ценность, все что угодно можно приобрести. Даже лучше денег. Ладно, если собаку остановит — то не зря выкинул.

К сожалению табак пропал зря, собака шла как заведенная и до бабьего лагеря оставалось не так уж и далеко. Лёха совсем загрустил, вид у него был, как в воду опущенный. Надеясь, что он сам держится молодцом и уныния своего не кажет так явно, Семенов глянул в глаза потомку и сказал:

— Ну что? Зададим лататы, или немцев встретим?

У Лёхи вроде как на долю секунды глаза словно бы надеждой осветились, но тут же погасли. Он пожал плечами безнадежно совершенно.

— Чего спрашиваешь? Я же вижу — ты уже для себя решил все — пробубнил Лёха.

— И чего это я решил?

— Глаза блестят, побледнел. Драться решил, ясно же.