Лёха

Лёха опять загорланил какую-то дикую песню без слов. Семенов через некоторое время додумался до такой в общем неочевидной мысли, что музыка эта может показаться немцам не подходящей. Боец даже присвистнул, восхитившись самим собой и тем, что таких глубоких мыслей у него раньше просто не было, он внезапно поумнел. Немножко даже гордясь своей наблюдательностью и предусмотрительностью, он подергал за плащ — палатку артиллериста и поделился с ним своими соображениями.

Середа с уважением посмотрел странными глазами, в которых радужки почти и не было, только тонкая каемочка вокруг расширившегося на полную катушку зрачка и важно кивнул:

— Эту — можно. Это — Вагнер. Немецкий компонист!

И со значением поднял кверху указательный палец. Радуясь тому, какие замечательные ребята собрались вместе с ним, Семенов от переполнявшей его радости потряс в воздухе винтовкой, и толкнул в бок пыхтящего сигареткой Жанаева.

Вездеход разогнался и мчался вперед, словно паровоз какой-то. Немцев навстречу не попадалось, лес словно вымер. Выскочили на поле, опять никого не увидали, Лёха заткнулся на некоторое время, но когда опять въехали в лесок, завопил с утроенной силой.

И Семенова удивило, как лихо и задорно у потомка получается орать во всю глотку, изображая музыку неведомого Вагнера, из бывших наверное.

Тут Середа рявкнул бодро свое это самое «Хальт», вездеход по инерции прокатился некоторое расстояние и встал. Боец повернул голову, дивясь тому, как хорошо и ловко поворачивается его голова на его шее и без особого удивления увидел сбоку — на обочине дороги — лошадь. Середа спрыгнул с вездехода и заговорил с кем-то, тараторя по-немецки. Опять вовсе не удивившись, Семенов увидел, что тут же на обочине удобно развалившись в странном низком не то стуле, не то кресле сидит немец без пилотки, без ремня и в расстегнутом до пупа кителе. Вокруг немца стояли бутылки — много, с десяток.

Бойкий Середа уже прихватил одну из них, звонко звякнул ее горлышком о бутыль в руках сидящего немца, сказал, что он просит, после чего и немец и артиллерист приложились к бутылкам. Семенов обнаружил с веселым изумлением, что у него теперь странное зрение — он может разглядеть каждую ниточку в мундире немца, каждую вдавлинку в каждой пупырчатой алюминиевой пуговице его кителя, но при этом не может одновременно увидеть немца, лошадь и лесок за спиной немца. Получалось только по отдельности и это чрезвычайно веселило бойца. Немец был изрядно пьян, тоже что-то бормотал Середе. И это тоже смешило красноармейца, потому что речь немца то странно сливалась, то как бы по буквам растягивалась, и это было больно уж чудно. Стоило, пожалуй, немца застрелить и Семенов уже стал брать винтовку поудобнее, на что сидевший в кресле немец и внимания не обратил, но тут Жанаев ухватил соседа за рукав — жестко и цепко. Боец поглядел на азиата и засмеялся от души — бурят как-то странно съежился, втянув голову в плечи, так что каска практически лежала на его плащ-палатке и в маленькую щелку между каской и камуфлированной тканью смешно торчала только дымящаяся сигаретка. А еще Жанаев забавно шипел и куда-то осторожно показывал пальцем. Приглядевшись, Семенов увидел с другой стороны дороги еще лошадей, ходивших и сидевших у странных палаток немцев — и довольно много. Палатки эти что-то напоминали и, подивившись своей наблюдательности, боец понял, что это такие же как у них немецкие плащ-палатки, только вот на них с Жанаевым и Середой эти куски ткани были одеты как плащи. А вот тут за кустиками их ловко и толково собрали как-то вместе по несколько штук, и они стояли уже как палатки. Стрелять в немца боец раздумал, занятый тем, что разглядывал — как именно сделаны эти шатерки. Остроумно, определенно остроумно!

— Вир гратулирен зи! — сказал торжественно, как на собрании Середа. И опять звякнул бутылкой о бутылку и приложился к горлышку. Потом ловко прихватил еще пару бутылей, плюхнулся на свое место и рявкнул Лёхе, который с блаженным видом наблюдал за всем этим действом.

— Форвертс!

Водитель понял с лета, и вездеход дернулся вперед по дороге. Немец что-то недовольно забухтел, угрожающе погрозил пальцем, но не смог встать с низкого своего кресла, да еще и уронил бутылку, залив чем-то красным себе живот и штаны. Это было так смешно, что Семенов и обернувшийся Середа заржали в голос, словно застоявшиеся жеребцы.

Проехали еще минут пятнадцать. Середа беспечно крутил головой, насвистывая тот же мотивчик, что до этого горланил Лёха. Потом почему-то приказал остановиться. Остановились, заехав в кусты. Семенов вопросительно поглядел на артиллериста, да и Жанаев высунул голову, точь в точь, словно черепаха из панциря в документальном фильме про Кара-Кумы — и это было очень смешно. Семенову давненько не доводилось так веселиться.

— Вот, день рождения праздновал сукин кот — сказал Середа, раздавая бутылки сослуживцам.

— Стихи прямо — почтительно отозвался Лёха, прикладываясь к бутылке.

Артиллерист многозначительно и важно приосанился, поиграл бровями. Видно было, что ему приятна эта похвала.