Лёха

Вот то, что сами оружием разжились и – главное – патронами – это душу грело. Жить можно! Только теперь аккуратнее надо быть, ухо востро держать, чтобы снова не вляпаться. И к фронту идти надо. А пока идешь – так и рискуешь. Да и идти то приходится, хоть вроде и по своей земле – а чужая уже землица-то, опасность за любым кустом. За любым поворотом.

Потому шел Семёнов впереди, с большой опаской. Но шустро, однако, шел, надо было торопиться, использовать все время, пока немцы встают, зубы чистят умываются и завтракают. Не война у них, а санаторий. Как на дороги выкатятся – надо в лесу отсиживаться. Вчера Лёха заявил, что по лесу безопаснее идти, пришлось его переубеждать, хорошо еще Жанаев с Середой понимают в чем дело и сами не бухтят. Только городской может так по лесу ломиться. Ну хорошо, если с компасом, тогда может и придет куда надо, а без компаса – леший так закружит, что куда там. Городские-то учены, конечно, думают, что все превзошли. А то не знают, в по – настоящему дремучем лесу, стороны света шиш определишь.

Во-первых, деревья со всех сторон мохом обросли.

Во-вторых, самым ярким днем, в полдень, в лесу сумерки.

В-третьих, не бывает ровного леса, – то вверх, то вниз, оппа – болото – обходим, потом косогорочек, потом выходим к речке на опушку и пытаемся привязаться – а уже и непонятно куда вышли и где оказались, поди пойми.

От шоссе давно уже ушли, двигались теперь по проселку, впрочем следов шин и тут было много, это сильно нервировало бойца. Трижды приходилось поспешно скрываться в кустах, но все три раза это были местные жители, то ли спозаранку поспешавшие, то ли ночевавшие вне дома.

Четвертый раз в подлесок Семёнов свернул сам, по своей воле – сначала увидел следы гусениц, уходящих с дороги в лес, потом увидел сквозь листву что-то здоровенное, темное. Подал знак своим, шедшим настороженно поодаль, нырнул в зелень. И немного оторопел, высунувшись на крошечную опушку. Почему-то сам для себа размечтался, нарисовал картинку брошенного танка, очень бы хотелось все-таки выйти к своим с Дегтяервым в руках. Но увиденное удивило куда сильнее, чем если б там просто стоял танк. На кустах и деревьях опушки было развешено десятка три наших противогазов. Словно хоровод нелепый завели. Посреди нее стоял какой-то странный гусеничный агрегат – здоровенный стальной цилиндр, можно было бы сказать – отрезок громадной трубы, но уж больно толстостенный. Подошел поближе. Опять ничего не понял. Никаких следов мотора в агрегате и близко не было, зато был какой-то странный хвост. Тоже мощный, стальной, все было при этом покрашенной родной армейской зеленой краской. По бокам здоровенного цилиндра стояли самые настоящие кресла, но почему два – и где должен сидеть шофер – боец так и не сообразил.

Почесал в затылке. Вопросительно глянул на Жанаева. Тот пожал плечами. А вот Середа словно и не удивился.

– Эка невидаль! Мортира наша Б-5. Только ствол куда – то дели, только люлька осталась.

– А мотор где – как-то глуповато спросил Семёнов.

– На тракторе или каком другом тягаче. Это пушка, только здоровенная, вот ее вместо пары колес на гусеницы и поставили. В общем – кусок железа. О, гляди-ка – наши ее сюда затащили, бросили, а на тракторе укатили, засранцы. Мне что-то говорит, что ничего нам тут полезного нету.

Жанаев, покрутившись по полянке грустно пожал плечами. Мусор – да, был, а вот ничего ценного – не было. Попехали дальше, пока солнышко не встало высоко. И – как оно попрет, так оно и попрет, скоро в нос ударило резким странным запахом, даже скорее не запахом, а вонью, странной, немного знакомой – вот как на дремлющего кота Семёновского из печки уголек стрельнул – так же воняло. Только тут было тихо и пахло густо, а в избе у Семёнова наоборот пахло тогда паленой шерстью слабее, зато крику было – и кот орал и дочка и жена потом тоже… Немного…

Боец незаметно даже для себя улыбнулся, вспомнив, как носился по стенам подпалившийся кот, как он истерически вопил, а хозяин дома наоборот захохотал и долго остановиться не мог. Дочку вспомнил, жену. Половичок лоскутный, самовар новехонький. Дом, свежесрубленный, просторный, а вот баньку новую поставить не успел, думал этим летом как раз сделать. И посуровев, понюхал воздух.

– Пахнет, словно Жанаев курит. Только чуток посильнее – прошептал подошедший тихо артиллерист. Боец кивнул, соглашаясь. Чем же все-таки так воняет?

Воняли валенки. Точнее то, что от них осталось – по следам, если не очень что попутал Семёнов и помогавшие ему бурят с артиллеристом, выходило, что наши бросили тут две трехтонки с грузом армейских валенок. Потом явились немцы, валенки выкинули и подпалили, а на машинах уехали. Судя по всему было это несколько дней тому назад, костер потух, но вонял изрядно. Следы хорошо сохранились – и глубокие вдавлины от колес автомашин – стояли долго на сыром грунте, и немецкие шипастые сапоги намяли тут следов и полоски от колес, буксовавших на рыхлом грунте – все это было легко читаемо, словно букварь какой.