Лёха

Видно было, что это совсем еще мальчишка, свеженький выпускник этого года, совершенно без жизненного опыта, зато книжный такой, начитанный, и потому весь в идеалах и очень правильный. При этом очень было похоже на то, что сухощавый и тонконогий в тугих своих обмотках ефрейтор с невыразимой фамилией скорее тут старший или главный. На взгляд Семёнова – он вполне в отцы годился, откуда такой старый в армии взялся, непонятно, резервист, что ли. Не меньше сороковника ему. И это мешало вот так сразу взять и выложить все, что про потомка должно было заявить при встрече со своими

Тяжелая немецкая машина стояла перекосившись, пар от нее валил уже не как от паровоза, а скорее как от забытого на печке чайника, на водительском сиденьи, не по-живому обвиснув на перекинутом через живот ремне сидел не пойми кто – опять не привычная была форма, не немецкая, а светловатая, горохового странного цвета, густо залитая кровищей, второй немец – в такой же странной форме валялся тут же рядом. Лёха, словно охотничий пес в норе рылся в багажнике, а Жанаев и тут вылез из кустов сбоку только когда убедился, что – свои.

Семёнов заметил, что ефрейтор как-то ощетинился, как только увидел немецкую форму на потомке, словно кот, встретившийся нос к носу с собакой. А лейтенант наоборот как-то по – детски обрадовался и поднял сжатый кулак, сказав: «Рот фронт, камерад!», видать сгоряча подумал, что это – немец, из тельмановцев. Перебежчик-коммунист.

Лёха высунулся из багажника, удивленно поглядел на радостного офицера и кивнул головой, вроде как приветствуя, после чего, отдав дань официальным мероприятиям, спросту заявил Семёнову:

– Гляди, тут у них еще и карабин оказался, тоже маузер, только патроны к нему какие-то странные, я такие не видал раньше – ляпнул потомок, не слишком заморачиваясь субординацией, наличием посторонних людей и целого командира РККА из, как ни крути, начальствующего состава.

– А с машиной что? – с надеждой, но очень слабой спросил жилистый ефрейтор, не удержался. Вышло это у него не слишком героически, а неожиданно робко и просительно.

– Машине – кирдык! – важно ответил Лёха.

– Совсем?

– Абсолютно! Пробит радиатор и двигло тоже в дырках, чуете, как маслом воняет? Ну и колесо пробито, а запаски у них нету, я поглядел.

– Эх, черт, жалко! Этакая дьявольская незадача. Будь оно все проклято трижды – старательно выговорил лейтенант, но и у него сказанное получилось весьма как-то неестественно, Семёнову показалось, что мальчишка этот старательно пытается выглядеть настоящим матерым воякой, свирепым и ругательным, но вышло это не так, как бывало получалось у известного полкового матерщинника капитана Дергача, а словно читал школьник книжку с картинками – и вот это тоже прочел, а сейчас высказал. Опять же не мог не заметить Семёнов, что Дергач лаялся только в пиковых ситуациях, когда от его ругани застрявший грузовик, бывало, сам выскакивал из грязи, а в спокойном состоянии говорил по-человечески, а этот мальчик и тут не угадал.

Интересно стало – а зачем этой парочке машина понадобилась. Но решил погодить с расспросами, ясно было – надо быстро разобраться с трофеями, машину оттолкать в лес поглубже, да уносить ноги. Светлого времени осталось с гулькин нос, а еще на ночевку вставать надо и худо-бедно лагерь приготовить. Насчет Лёхи решил пока Семёнов погодить, помолчать.

Менеджер Лёха

Пальба началась настолько внезапно, что он чуть не подпрыгнул от неожиданности.

Надо признать, что все силы и все внимание уходили на то, чтобы не брякать и не греметь всем развешенным на нем добром, вот и получилось так неприкольно. Идти было трудно, хотя – не без гордости отмечал про себя потомок, за последнее время он явно прокачал перк «выносливость» и теперь марши уже не выматывали так, как в первые дни.

Единственно, трофейные сапоги намяли ноги – хотя вроде и по размеру вполне комфортны были. Но вот подьем мяли – как умно пояснил знающий Середа – колодка у них другая, под европейскую ногу, а у европейцев стопа плоская, потому вот так выходит. Не так, чтоб уж было больно, но неудобно. Еще хорошо, что навострился портянки наматывать – не такая уж сложность оказалась, а стопу берегли куда лучше, чем носки, странно было убедится в этом самому.

После дневки сил прибавилось, организм, получив отдых и жратву, быстро восстановился и теперь Лёха чувствовал себя вполне на коне. Ну может и не на коне, а чуточку конем. Вьючной лошадью. Больно уж много чего тащить пришлось, обросли добром, а бросать жалко, за что ни схватись – все нужное. Самое главное было – не бренчать при ходьбе, что сначала казалось задачей невыполнимой, но после того, как Жанаев и Семёнов поколдовали над положенным ему для таски и носки добром – оно как-то удобно разместилось по телу и даже немецкий бачок от противогаза перестал изображать из себя погремушку. Середа немного ехидничал по привычке, но ничего не заподозрил, так как был уверен, что в авиации все эти самолетные писаря-хвостокруты ходят как баре в носках и вообще нос задирают, а на что толковое не очень способны.