Лёха

– Ползем до леса! Жанаев – замыкает! Смотри, чтоб Лёха жопу не выставлял! Пошли – и активно загребая руками, пополз по канаве. Сзади вплотную, то и дело, задевая его за каблуки, полз Середа. И слышно было, как сопит потомок. Может, это было чудом, а может, и нет, но после нескольких мучительных минут Семёнов увидел прямо перед собой верхушки подлеска. Очень осторожно поднял голову – благо тут как раз кусты росли – до дороги было рукой подать, но там, где лаявшие, словно собаки конвоиры сгоняли в колонну шарахнувшихся пленных, их пока явно не хватились. И конные все видно были на той стороне, где стояла пшеница, и куда кинулись от танка многие. Стоило рискнуть, и Семёнов живым духом перескочил через проплешину почему-то обожженной травы и влетел в подлесок. Следом так же метнулся артиллерист. Потом парой – бурят с потомком. Минуту посидели, скрытые кустарником, напряженно вслушиваясь, боясь, что все-таки их засекли, но нет. Все было, как и раньше, немцы орали на дороге, кто-то протяжно выл, хлопали выстрелы уже поврозь, редкие уже.

– Мы еще не спаслись! – прохрипел, переводя дух, Семёнов.

– Ага – кивнул Середа. Пихнул в бок, рассолодившегося было Лёху, скорчил грозную гримасу. Пахло тут в лесочке как-то странно – какой-то химией вроде керосина, говном и – уже привычно – трупниной. И гарью. С трудом, Середа поднялся и поозиравшись, молча двинул куда-то вбок. Семёнов – за ним. Неподалеку, среди опаленных кустов со свернувшимися в трубочку обожженными листьями, посреди горелого продолговатого пятна почти уткнулась в землю стволом черно-ржавая советская сорокопятка. Между раскинутых станин слегка присыпанные землей торчали обугленные человеческие ноги в красноармейских ботинках, с лохмотьями обмундирования. Трое тут человек легло, вот их кто-то и присыпал. Валялись развороченные гильзы и еще какая-то дрянь. Ясно, хоронить было недосуг, присыпали землей наспех – головы и туловища, а ноги-руки из под холмиков остались торчать. Толку в этой горелой пушчонке не было никакого, оружия у расчета тоже не осталось. Хотя, единственно, что могло пригодиться – это торчавшая из такой же недомогилы в стороне от прогоревшего места советская трехлинейка. Безоружным себя Семёнов чувствовал плохо, словно без штанов. Да нет, сейчас бы он легко променял бы свои шаровары на завалящую винтовку с патронами. Даже бы и не задумался.

Тревожно зашипел Жанаев. Не долго думая, Семёнов выдернул – не без усилия – из скудно присыпанного землицей мертвеца винтовку, сразу же огорчившись – приклад у винтаря был отбит напрочь, затвор отсутствовал и даже патронов в магазине не было ни одного. Железяка с замаранным в чем-то темно-коричневом штыком. Но хоть что-то, все лучше, чем вообще ничего. Висевшую на винтовке новенькую пилотку почему-то тоже забрал, кинув ее сидящему Лёхе. Глянул туда, куда напряженно глядел бурят и обмер – пара конных конвоиров не торопясь, но и не слишком медленно трусила по краешку поля как раз сюда. Не к месту вспомнилось, что толковал покойный ротный на занятии по штыковому бою, а именно, что длиннота винтовки и длинный штык для того делался, чтобы пехотинец мог достать кавалериста, даже если тот коника на дыбы поднимет. Толку от длинного штыка, когда всадников двое и сабель у них нет. А вот автоматы есть. Не потягаешься.

– Бегом за мной, только тихо. Давай, Лёха, напрягись – чуть – чуть осталось, потом отдохнем. Обещаю – шепотом скомандовал красноармеец, напуганный очень бледно выглядевшим потомком. Тот кивнул, и, шатаясь, поднялся. Гуськом скользнули в подлесок и как только могли быстро побежали, стараясь не шуметь.

– Carl, Mahl ist bereit? – внезапно раздался молодой нетерпеливый голос неподалеку.

– Es noch ist, Ferkel, zu fruh! – ответил совсем рядом уверенный басок.