Лексикон

Однажды мы проходили мимо одинокой сосны — она была едва сажень в высоту, но толщиной с бедро взрослого человека; так потрудились над ней ветра и климат. Старик поднял несколько опавших шишек и вдруг кинул одну прямо мне в лоб. Я не ожидал такого и даже не успел шевельнуться. Он рассмеялся и сказал, что я слишком медлительный. «Теперь ты знаешь, чего ждать. Лови!» Я приготовился… Движение старика было едва уловимо. Теперь шишка угодила мне в бровь, я же лишь попусту цапнул воздух. Бенба — его звали Бенба, нахмурился. «Ты ленишься. Сейчас я кину её тебе в глаз» — сказал он. Тут меня прошиб холодный пот: умом я понимал, что наставник вовсе не хочет ослепить меня, но… Тело вдруг напружинилось, я теперь ловил малейшее движение наставника — и перехватил шишку возле самого лица… Монах улыбнулся. «Ты мог выбить мне последний глаз!» — сердито сказал я. «А хочешь, у тебя снова будут два?» — спросил он.

Вопрос этот поверг меня в смятение. Надо сказать, к тому времени я уже смирился с потерей и с тем, что останусь на всю жизнь кривым. По крайней мере, я понимал: тот, кому в глаз угодила пуля, должен радоваться, что остался в живых… Поначалу я даже решил, что неверно понял его речи: всё-таки я ещё не знал всех тонкостей языка. «Повтори ещё раз, Бенба» — попросил я. «Ты можешь получить око духов». «Но я не смогу им видеть — сказал я, полагая, что он говорит о стеклянном протезе или что-то вроде того. — Лучше я буду носить повязку». «Ты будешь им видеть. Но ты увидишь другие вещи. И сам станешь другим. Совсем другим» — заявил монах. Я тогда не понимал, о чём он говорит, и был совершенно уверен, что это невозможно. В конце концов, вся европейская наука, все достижения медицины не в состоянии вернуть человеку даже отрезанный палец! Чего уж говорить о столь тонком и точном инструменте, как глаз… Но в этот миг во мне проснулся азарт учёного. Я согласился на предложение Бенба, даже не представляя, насколько это решение изменит мою судьбу! Старик поймал меня — поймал с той же лёгкостью, с какой ястреб хватает пичугу.

На следующий день мы отправились в путь. Я уже говорил о способности старого монаха совершать далёкие прогулки; но в тот раз он едва не доконал меня! Мы вышли затемно; солнце поднялось в зенит, потом стало клониться к западу и, наконец, исчезло за горной грядой — а мы всё шли и шли, покуда мои ноги не стали заплетаться. Я-то считал, что усвоил уроки Бенба и теперь могу потягаться с ним в выносливости. Как бы не так… Следующим утром он пояснил мне любопытную вещь: оказывается, дело было в своего рода гипнозе. Фокус состоял в том, чтобы заворожить самого себя; для этого годился лишь определённый ландшафт с часто повторяющимися, похожими друг на друга элементами. К середине дня мы спустились в узкую долину, поросшую сосновым лесом: чередование стволов, по мнению Бенба, должно было помочь мне впасть в транс. Этого, однако, не случилось — ни в этот день, ни на следующий. Лишь на четвёртые сутки пути у меня что-то начало получаться; я поймал своеобразный ритм ходьбы, странным образом созвучный окружающей природе — и сам не заметил, как пролетело время. По моим прикидкам, мы прошли в общей сложности около двух сотен вёрст — не такое уж большое расстояние по тамошним меркам. Целью путешествия было горное озеро в окружении голых скалистых вершин и низкорослого сосняка. Там, на берегу, имелась неглубокая пещера, скорее даже ниша в нависшем над водой утёсе. Бенба дал мне понять, что в ней мы и заночуем. «То, что даст тебе новое зрение, — сказал он — спрятано дважды: в глубинах этого озера и в моём сне». Насколько я его понял, нам предстояло увидеть один сон на двоих — вещь, по моему тогдашнему разумению, невозможная. Тем не менее, я безропотно выполнил все его указания, вяло размышляя, какую статью мог бы написать для университетского вестника по возвращении в Петербург…