На постоялом дворе, где собралась разношерстная компания, происходит замечательное обсуждение рыцарских романов – это еще одна тема, которую Сервантес с большим искусством выносит на передний план, чтобы продвинуть и сохранить единство построения книги. Интересно процитировать, что думает по этому поводу не слишком счастливая и не слишком красивая девушка, служанка Мариторнес:
«– Совершенная правда, – подтвердила Мариторнес, – и скажу по чести, я тоже страсть люблю послушать романы, уж больно они хороши, особливо когда пишут про какую-нибудь сеньору, как она под апельсиновым деревом обнимается со своим миленьким, а на страже стоит дуэнья, умирает от зависти и ужасно волнуется. Словом, для меня это просто мед. [Обратите внимание на апельсиновые деревья и завистливую дуэнью.]
– А вы что скажете, милая девушка? – спросил священник, обращаясь к хозяйской дочери.
– Сама не знаю, клянусь спасением души, – отвечала она. – Я тоже слушаю чтение и, по правде говоря, хоть и не понимаю, а слушаю с удовольствием. Только нравятся мне не удары – удары нравятся моему отцу, а то, как сетуют рыцари, когда они в разлуке со своими дамами; право, иной раз даже заплачешь от жалости.
– А если бы рыцари плакали из-за вас, вы постарались бы их утешить, милая девушка? – спросила Доротея.
– Не знаю, что бы я сделала, – отвечала девушка, – знаю только, что некоторые дамы до того жестоки, что рыцари называют их тигрицами, львицами и всякой гадостью. Господи Иисусе! И что же это за бесчувственный и бессовестный народ: из-за того, что они нос дерут, честный человек должен умирать или же сходить с ума! Не понимаю, к чему это кривлянье, – коли уж они такие порядочные, так пускай выходят за них замуж: те только того и ждут».
Весь этот разговор весьма занятен. Первоначальный эпизод сжигания книг всплывает вновь, когда священник хочет сжечь несколько рыцарских романов, оставленных у хозяина постоялого двора. Похоже, священник ценит в них сходство с реальностью или историей.
Главы 33–35
Вставная повесть. Рукопись, хранящаяся в небольшой, но тщательно подобранной библиотеке хозяина. Священник предлагает почитать ее вслух, хотя полезнее было бы употребить время на сон, но тут Сервантес вовремя вспоминает, что Доротее, в ее плачевном положении, уснуть, возможно, будет нелегко.
«– Для меня лучшим отдыхом было бы послушать какую-нибудь историю, – сказала Доротея. – Смятение, в коем еще пребывает мой дух, все равно не даст мне уснуть, хотя сон был бы мне необходим».
В главе 33 воодушевленный Доротеей священник приступает к чтению повести о безрассудно-любопытном. Треугольник – два друга, Ансельмо с Лотарио, и Ансельмова жена Камилла, которую муж задумал испытать с плачевным для себя результатом, совершенно в духе Ренессанса. Современники автора жадно поглощали эти остросюжетные любовные истории. Мне хочется, чтобы вы обратили внимание на трафаретную метафору земных недр:
«Если же все, какие только ты пожелаешь, богатства, содержащиеся в недрах ее чести, красоты, чистоты и скромности, достаются тебе даром, то к чему тебе рыть землю в поисках новых месторождений нового, доселе невиданного сокровища, рискуя тем, что все может рухнуть, ибо в конце концов все держится на неустойчивых креплениях слабой ее природы? Помни, что кто добивается невозможного, тому отказывают и в возможном». Мы назовем это Сравнением Золотоискателей.
Интрига следует по своему извилистому пути. Любые немыслимые уловки, обман и подслушивание служат привычной пружиной действия.
Глава 36
На постоялый двор прибывают четыре всадника в масках и горько вздыхающая женщина. Лусинда, которой оказывается эта женщина, воссоединяется с Карденьо, а дон Фернандо – с Доротеей, все это происходит, пока Дон Кихот спит наверху.
Глава 37
В начале главы 35 чтение священника было прервано Дон Кихотом, которому приснилось, будто он сразил оскорбившего Доротею великана; на самом деле он пропорол мечом бурдюки с вином, висевшие на стене. Друзья Дон Кихота решают продолжать обман, и, после того как рыцарь спрашивает, не превратилась ли она в обыкновенную девушку, Доротея вновь становится принцессой Микомиконской. На постоялый двор прибывает странник, бывший невольником у мавров, и с ним мавританка под покрывалом. Дон Кихот начинает вдохновенную речь о странствующем рыцарстве.
Глава 38
Дон Кихот продолжает свою речь. Однако комментатор испанского текста замечает, что «подобное обсуждение темы о поприще ученого и военного – кто терпит большие тяготы, нищий студент или воин и т. п, – уходит корнями в древнюю средневековую литературу и в XVI веке становится общим местом». В данном случае этот отрывок играет важную роль в построении романа: в нужное время и в нужном месте он укрепляет и возвышает дух Дон Кихота. Обратите внимание на резкие слова в адрес огнестрельного оружия, появление которого положило конец тому виду странствующего рыцарства и тому способу ведения боя, которым привержен Дон Кихот: