Лекции о Достоевском

В заключении считаю необходимым отметить, что абсурд, с которым столкнулись представители культуры, сформировавшейся под влиянием христианства (и Кьеркегор, и Достоевский), является, с моей точки зрения, ничем иным как иносказанием (христианским иносказанием) для трагедии, которой в христианстве не оказывается места просто потому, что все «неразрешимые человеческие проблемы» на Земле, должны будут (во всяком случае, так было обещано) разрешиться на Небе. Но, до попадания «на Небо», в рамках предоставленных человеку на Земле условий, человек оказывается отягощён абсурдом, то есть безвыходностью. Абсурд противен Небу, ибо он рождён его небрежением. Поэтому, Кьеркегор напоминает птицу, у которой повреждено одно крыло: она хочет и готова взлететь, но не может. В этом только смысле Достоевский более цельная фигура, чем Кьеркегор. Достоевский был готов принять трагедию такой, как она есть, без небесного страхового билета. И Достоевский принял её.

Лекция вторая Проблема «свободы» во взглядах Достоевского Ф.М. Предопределённость событий мира и бунт маленького человека против этой предопределённости

В предыдущей лекции было показано, как Достоевский дезавуирует притязания «гуманизма» в качестве проекта «светлого будущего человечества» и всего «возвышенного и благополучного», претендующего на роль общечеловеческого мировоззрения, показывая, как оно разбивается всего лишь об одно препятствие – волю (хотение) человека. Эту волю человека, в иерархии сущностей, Достоевский ставит, несомненно, выше и рассудка, и сознания.

Казалось бы, на этом и можно поставить точку: человеческая воля – главная среди его способностей, и всё тут. Но, не таков Достоевский. Фёдор Михайлович показывает, что воля человека тоже не так абсолютна, как это может показаться на первый взгляд. Конечно, каждый человек волит и может, что называется, «выкинуть коленце», но и эта «воля», и это «коленце», сами ограничены. «Чем же?», – может спросить недоуменно его читатель. Ответ Достоевского однозначен – предопределённостью. И вот здесь завязывается новая интрига.

Вопрос: Тема свободы и воли человека в трудах Ф.М. Достоевского

Тема «свободы человека», наряду с сопряженной с ней темой «существования» человека, едва ли не самая главная в работах Фёдора Михайловича. Она начинается (завязывается) в «Бедных людях», ещё только объявляя себя и обозначая первые нити напряжения самой проблемы, и уже в полный голос заявляет о себе в «Братьях Карамазовых». В этой работе Фёдор Михайлович дает, пожалуй, самое честное определение человеку: человек не свободен. Не в смысле наличия или не наличия возможности «выбора товара в торговых рядах», а в онтологическом смысле. Дмитрий Карамазов осуждён на каторгу не за что, он безвинно осужден. Это, думаю, прозвучало для либералов 19 в. как гром среди ясного неба. Как же так, ведь подвергнута ревизии, и даже более того – фальсифицирована, одна из основ гуманизма – «свобода», в её идеологической подложке: «свобода, равенство, братство».

Но есть и ещё один фигурант в теме о «свободе человека» – это «предопределение». Фигурант гораздо более таинственный, чем все эти прекраснодушные либеральные грёзы. Вспомним, как сталкивается с ним Родион Раскольников, выслушав рассказ студента о жизненной никчёмности старухи-процентщицы и смысловой оправданности её убийства, который совпал с его собственным видением дела и который словно подталкивал его к уже собственному поступку:

«Странным всегда казалось ему это совпадение. Этот ничтожный, трактирный разговор имел для него влияние при дальнейшем развитии дела: как будто, действительно, было тут какое-то предопределение, указание…»51.

Вопрос: Становится ли человек свободнее от того, что становится разумнее?

Здесь следует обратить внимание на то, что, задавая такой вопрос, мы подразумеваем, что речь идёт о человеке «тронутом цивилизацией», то есть человеке разумном. Коли так, то заданный вопрос оказывается оправданным, а в его основе лежит предпосылка – «чем разумнее человек, тем он свободнее».

И понятно, что такая свобода, т.е. именно так понятая свобода разумного человека, связана непосредственно с благом для него, где имеется прямая зависимость: чем разумнее, тем свободнее, чем свободнее, тем он добрее (более благ).

Однако Достоевский, связывая разумность с «просвещённостью», скептически замечает: