Лекции о литературе. Диалог эпох

Но европейца все вниманье
Народ сей чудный привлекал.
Меж горцев пленник наблюдал
Их веру, нравы, воспитанье,
Любил их жизни простоту,
Гостеприимство, жажду брани,
Движений вольных быстроту,
И легкость ног и силу длани;
Смотрел по целым он часам,
Как иногда черкес проворный,
Широкой степью, по горам,
В косматой шапке, в бурке черной,
К луке склонясь, на стремена
Ногою стройной опираясь,
Летел по воле скакуна,
К войне заране приучаясь.[187]

* * *

Когда же с мирною семьей
Черкес в отеческом жилище
Сидит ненастною порой
И тлеют угли в пепелище;
И спрянув с верного коня,
В горах пустынных запоздалый,
К нему войдет пришлец усталый
И робко сядет у огня:
Тогда хозяин благосклонный
С приветом, ласково, встает
И гостю в чаше благовонной
Чихирь отрадный подает.
Под влажной буркой, в сакле дымной,
Вкушает путник мирный сон,
И утром оставляет он
Ночлега кров гостеприимный.
Бывало в светлый Баиран
Сберутся юноши толпою;
Игра сменяется игрою:
То полный разобрав колчан,
Они крылатыми стрелами
Пронзают в облаках орлов;
То с высоты крутых холмов
Нетерпеливыми рядами,
При данном знаке, вдруг падут,
Как лани землю поражают,
Равнину пылью покрывают
И с дружным топотом бегут.
Но скучен мир однообразный
Сердцам, рожденным для войны,
И часто игры воли праздной
Игрой жестокой смущены.
Нередко шашки грозно блещут
В безумной резвости пиров,
И в прах летят главы рабов,
И в радости младенцы плещут.[188]

(курсив мой. – Е. Ж.)

Гостеприимство, воинственность и жестокость – вот те три кита, на которых с незапамятных времен покоилось представление о горцах в русской и мировой литературе. Причем жестокость нередко истолковывалась как вообще одна из национальных особенностей их характера. Недаром Пушкин заключительным стихом специально акцентирует внимание на том, как реагируют дети: «и в радости младенцы плещут», увидев, как «в прах летят главы рабов». В своем позднем, прозаическом произведении «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года» Пушкин останется верен этому устоявшемуся представлению о жестокости восточных людей. «Убийство для них, – скажет поэт, – простое телодвижение».

Но вернемся к рассказу Л. Толстого. В своем «Кавказском пленнике», в отличие от пушкинской поэмы, писатель пытается оправдать то, что до него никто не оправдывал, он хочет оправдать, а точнее, уяснить для себя социальные и психологические корни пресловутой жестокости горцев. С помощью того же вездесущего и любопытного до всего Жилина мы узнаем историю жизни старика-фанатика, который так жаждет смерти русских. Оказывается: «Он первый джигит был, он много русских побил, богатый был. У него было три жены и восемь сынов. Все жили в одной деревне. Пришли русские, разорили деревню и семь сыновей убили. Один сын остался и передался русским. Старик поехал и сам передался русским. Пожил у них три месяца, нашел там своего сына, сам убил его и бежал. С тех пор он бросил воевать, пошел в Мекку – богу молиться. От этого у него чалма» (21, 315).

Это – еще средневековый мир. Все движения, естественно, осуществляются под религиозными лозунгами. И освободительное движение горцев тоже было фанатизировано привнесением ислама. Но и освободительное движение горцев неоднородно, как и их родоплеменные сообщества неоднородны. Еще А. И. Полежаев указывал на горцев-богатеев, аристократов. Шамиль и другие имамы карали своих же за попытки замирения.[189] Этот старик, безусловно, изувер, но изуверство его – не врожденное свойство характера, а определено теми социальными условиями, в которых он рос и воспитывался.