Лекции по античной философии. Очерк современной европейской философии

«Язык, по его возникновению, относится ко времени рудиментарнейшей формы психологии: мы впадаем в грубый фетишизм, если вводим в наше сознание основные предположения метафизики языка, по-немецки: разума. Оно видит всюду делателя и делание: оно верит в волю как причину вообще; оно верит в “Я”, в Я как бытие, в Я как субстанцию и проецирует веру в субстанцию-Я на все вещи — оно создает впервые этим понятие “вещь”... Бытие вмысливается, подсовывается всюду; из концепции

“Я” вытекает впервые, как производное, понятие “бытия”... В начале стоит великое роковое заблуждение, что воля есть нечто действующее — что воля есть способность... Нынче мы знаем, что она — только слово... Гораздо позже среди в тысячу раз более просвещенного мира в сознание философов неожиданно проникла уверенность, субъективная достоверность в применении категорий разума: они пришли к заключению, что последние не могут вытекать из эмпирии — ведь вся эмпирия находится в противоречии с ними. Откуда же вытекают они? — И в Индии, как и в Греции, сделали одинаковый промах: “мы должны были уже некогда жить в высшем мире ( — вместо того, чтобы сказать — в гораздо более низшем: что было бы истиной!), мы должны были быть божественными, ибо мы имеем разум”!.. В самом деле, ничто до сих пор не имело более наивной силы убеждения, нежели заблуждение о бытии, как оно сформулировано, например, элеатами: ведь за него говорит каждое слово, каждое изрекаемое нами предложение! — Также и противники элеатов подчинялись обольщению их понятием бытия: в числе других и Демокрит, когда он измыслил свой атом... “Разум” в языке — о, что это за старый обманщик! Я боюсь, что мы не освободимся от Бога, потому что еще верим в грамматику...» (Ницше Ф

. Сумерки идолов, или Как философствуют молотком / Пер. П. Полилова // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. М.: Мысль, 1990. Т. 2. С. 570–571).

134

М.К. имеет в виду стихотворение Ш. Бодлера «Слепые», которое входит в раздел «Парижские картины» сборника «Цветы зла»:

О, созерцай, душа: весь ужас жизни тут

Разыгран куклами, но в настоящей драме

Они, как бледные лунатики, идут

И целят в пустоту померкшими шарами.

И странно: впадины, где искры жизни нет,

Всегда глядят наверх, и будто не проронит

Луча небесного внимательный лорнет,

Иль и раздумие слепцу чела не клонит?

А мне, когда их та ж сегодня, что вчера,

Молчанья вечного печальная сестра,

Немая ночь ведет по нашим стогнам шумным

С их похотливою и наглой суетой,

Мне крикнуть хочется — безумному безумным:

«Что может дать, слепцы, вам этот свод пустой

?» (Пер. И. Анненского)

135

«“Эвклидов ум”, — выражение, которое любит Достоевский, — бессилен постигнуть идею свободы, она недоступна ему, как совершенно иррациональная тайна. Бунт “Эвклидова ума” против Бога связан с отрицанием свободы, с непониманием свободы. Если нет свободы как последней тайны миротворения, то мир этот с его муками и страданиями, со слезами невинно замученных людей не может быть принят. И не может быть принят Бог, сотворивший такой ужасный, безобразный мир... Бога нельзя принять, потому что мир так плох, потому что в мире царит такая неправда и несправедливость. Свобода привела к этому богоборчеству и мироборчеству... Но Божий мир не имеет Смысла, совместимого с “Эвклидовым умом”. Смысл этот для “Эвклидова ума” есть непроницаемая тайна. “Эвклидов ум” ограничен тремя измерениями. Смысл же Божьего мира может быть постигнут, если перейти в четвертое измерение. Свобода есть Истина четвертого измерения, она непостижима в пределах трех измерений» (Бердяев Н. Миросозерцание Достоевского // Бердяев Н. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. М.: Искусство; ИЧП «Лига», 1994. Т. 2. С. 56–57).

136

«“Истинный мир” — идея ни к чему больше не нужная, даже более не обязывающая, — ставшая бесполезной, ставшая лишней идея, следовательно, опровергнутая идея — упраздним ее!» (Ницше Ф. Сумерки идолов / Пер. Н. Полилова // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. Т. 2. С. 572).

137

Тревога, беспокойство.

138

Ср., например: Платон. Горгий. 472е.

139