Лекции по античной философии. Очерк современной европейской философии

Имея перед собой те проблемы, которые реально возникают из положения человека в мире и из отношения мира и человека, философия начинает выявлять их (само выявление проблемы уже является шагом вперед человеческой мысли) и размышлять об этих проблемах и делает это, вводя размышление о предельных основаниях человеческого отношения к миру. В мире есть вещи, для мышления и рассуждения о которых вырабатываются такого рода понятия, которыми эти вещи доводятся до предельной, предельно мыслимо возможной формы, и, взятые в предельном виде, они позволяют теоретически, сообразно определенной логике понятий, двигаться и рассуждать. И наоборот, поскольку именно эти предельные понятия оседают в текстах, понимание текста предполагает знание читателем того, что стоит за ними и что в них упаковано, поскольку сами эти понятия, будучи предельными, не являются буквальными, предметными словами, или понятиями, а носят некоторый символический характер.

Возьмите, например, такое понятие, как «смерть», вернее, символ смерти, потому что понятия смерти быть не может. Если мы видим это в тексте — а сквозь античные тексты все время просвечивает облик смерти[5]*, — то мы не должны думать, что речь идет об эмпирическом явлении, что тем самым философское рассуждение есть якобы рассуждение об эмпирически известном нам психологическом и физическом явлении, или акте, или событии, смерти. Этот символ взят именно потому, что он в предельно мыслимо возможном виде представляет некоторые другие предметы, и вещи, и события и поэтому представляется удобным способом рассуждения о них. Скажем, в символе смерти зашифровано и упаковано в предельном виде свойство времени. Наше движение во времени (всякое движение осуществляется во времени) дискретно, мы никогда впереди себя не можем иметь нечто, что с необходимостью вытекает из предыдущего, — нельзя иметь мысль хотением мысли, нельзя волноваться желанием волноваться, нельзя вдохновляться желанием вдохновляться. Оказывается, тот факт, что мы вдохновляемся, не вытекает из того, что было перед этим, и на эту фундаментальную дискретность (это очень важный, чисто стилистически, пункт для понимания философского рассуждения) и на свойство этой дискретности указывает смерть, потому что смерть как раз выражает это в предельном виде, поскольку, зная, что мы умрем, мы не знаем, когда это случится.

Более того, смерть завершает нашу жизнь, и только в смерти она завершена и выявлен ее полный смысл. Вспомните тех братьев, которые на колеснице оказались первыми, и мать выпрашивала у бога самую лучшую награду для них, и бог наградил их смертью, поскольку их жизнь полностью завершена славой, а дальше неизвестно, что будет[6]*. Эта завершенность и, с другой стороны, дискретность, то есть отсутствие связи предшествующего с последующим, — все это лучше всего проглядывает через облик смерти. Такие понятия и являются предельными понятиями.

Обозначим здесь две самые интересные вещи. Во-первых, такой, я бы сказал, сумасшедший сдвиг мышления, поворот глаз: мир, казалось бы, тот же самый, что перед мифом, перед традиционным архаическим человеком (вы можете увидеть это по материалу первых греческих философов, включая Платона: сам язык у них полон знакомых архаическому человеку мифических, архаических образов, ассоциаций, представлений), — предметы, казалось бы, те же самые, но на них иначе смотрят. Собственно, поэтому у Платона и появляется замечательный образ, которым он хочет пояснить, что такое мышление. Он говорит, что в общем-то все, что мы видим, не мышление. Мышление — это когда повернуты глаза души[7]*, то есть наши глаза, реальные глаза смотрят на то же самое, они те же самые, что у всех, но можно увидеть нечто, не обходя вокруг предмета и не глядя на него реальными глазами, а повернув глаза души. Этим образом «поворота глаз души» греки хотят обозначить то новое, что возникло и чему они со страстью предавались, то, что можно назвать отвлеченным мышлением (что и есть философия и из чего возникло так называемое научное мышление).

И второе обстоятельство — это проблема отличения философии от мифа, знаменитая проблема — от мифа к логосу[8]*. Разные авторы по-разному проводят границу между мифом и логосом. Этот факт различного и всякий раз убедительного проведения границы говорит о том, что сама проблема ускользает и не поддается однозначному решению. Тем не менее каждому человеку дана способность интуитивно узнавать тексты, но, когда мы пожелаем эксплицировать нашу интуицию — не получается. И вот через то, чего определить мы не можем, но что интуитивно понимаем, или воспринимаем, как философию, или философское явление, проходит довольно четкая нить. Связана она, конечно, с тем, что я назвал реальной философией (в отличие от теоретической философии или философии как учения о системах), философией, которая закодирована в некоторых условиях сознательной человеческой жизни (в той мере, в какой она реализуется как сознательная человеческая жизнь).