Читаем Лекции по искусству. Книга 5 полностью

И под поезд. Но самое интересное, что когда они вели эти самые персональные политические процессы, они вели их, как на сцене театра — при зрителях, публично и записывали все показания: и женские, и мужские. И эти показания, записанные на судебном процессе, превращались в первые «Жития Святых». Этот документ? Документ. Подлинник? Подлинник. Великомученика? Да. Переписали в «Житие». Вот каким был умницей Император. Он не только создал в христианстве имена великомученников, но еще и предложил через римскую ученость, латинизм и привычку все записывать, новый вид или жанр историко-биографической литературы. При нем возник новый жанр. И это «Жизнь замечательных людей». ЖЗЛ. И вот встает вопрос: «Почему один из молодых людей является любимцем восточной церкви, а другой западной?». Георгий — любимец восточной церкви. Грузины его любят? Обожают! А армяне? Души не чают! Что касается нас, то он просто на нашем гербе. А где вы видели Себастьяна в православии? Нигде. И в Иконостасе его нету. Георгий, правда, в западной культуре встречается тоже. Его ирландцы любят. Почему он попадает в ирландскую мифологию? Он — Змееборец, а ирландские любимые темы — это борьба с драконами. Драконы живут, где? В Ирландии. Куда едет рыцарь, чтобы стать героем? Туда, где существуют и живут драконы. Лучше, если многоголовые. Поэтому змееборчество Георгия сращивается с романтикой готического фольклора. А дальше начинается самое главное. Почему Себастьян не признается православием? Это какое несчастье, какая беда, но его поставили перед фалангами. Он командовал шестью полками. Его поставили перед его же офицерами и каждый пустил в него по стреле. И почему бы его не пригреть? Нет не нужен. И я объясню, почему. Потому что у Георгия есть посмертная чудотворная жизнь. Потому что воскреснув, он свершает некие высокие подвиги освобождения людей. Он появляется то там, то тут. Помните, как он от дракона освободил город? У него есть имя: Змееборец и Освободитель, и есть посмертный высокий ранг подвига. А у Себастьяна нет. И что же вы думаете произошло с Себастьяном? В него стреляли, стреляли, да недостреляли. Один из его полковых товарищей утащил Себастьяна в катакомбы, а там были те, кто мог врачевать. И он выжил, и стал епископом. У него было свое послушание. Он был реальным великим христианским деятелем. Но нам в православии такие истории не нужны. Они не популярны. Понимаете, какая тонкость? Нет подвига! Нет подвига очищенного. А есть епископ. И мы за него рады. И такая расширенность рамок католической идеи очень большая. Право на изображение имеет все. У колодца встретился кто-то, с кем-то и это становится хорошим сюжетом. А разве для России может быть сюжетом парень, встречающийся у колодца с девицей. Для Иконостаса не годится библейский сюжет, где цветет куст, в колодце вода, а рядом любовь. Изначально запомните: художественное мышление выстроено на конфликтной драматургии. Оно конфликтно-драматургическое. Западная культура имеет главную особенность — она имеет во всем театр. Главное искусство на Западе — театральный мир. Искусство театра. Театра во всем.

Что такое искусство, как театр и не театр, а как что-то другое? Это удивительно интересно, когда в основе лежит драматургическое сознание. И тогда поцелуй Иуды и «Тайная вечеря» должны существовать. В драматургии обязательно должно быть наличие зла. Другой полюс тьмы. Западная культура обязательно имеет в качестве одного из героев Тень. Поэтому у них такое количество рассказов про Тень и очень определено понятие зла.

Сами судьбы церквей совершенно противоположны. Хотя Западная церковь и складывается, как церковь с Папой во главе, но она многоордерная, имеющая огромное количество орденов. Она многоукладная. Попробуйте насчитать орденские начала: францисканцы есть, бенедиктинцы есть, доминиканцы есть, иллюминаты есть. А храмовники? Рыцари-храмовники? Есть. А иониты? И это только при первом приближении. И на все есть разрешение Папы. Имеется огромное количество монашеских орденов. И у каждого ордена есть свой Устав. И есть единая церковь под шапкой-тиарой, но эта церковь имеет многогранность уклада.

Православная церковь укладности не имеет. Она имеет черную церковь, то есть монашеский постриг и имеет церковь светскую. Другими словами, она имеет церковь и монастырь. Только эти два момента. Конечно же культура таким образом с самого начала съезжается на своих ногах и разъезжается далеко друг от друга и совсем не имеет между собой никакого соединения.

Когда была попытка найти, что называется политический консенсус, он всегда очень плачевно заканчивался.

Перейти на страницу:

Все книги серии Волкова, Паола. Лекции по искусству

Похожие книги

Искусство жизни
Искусство жизни

«Искусство есть искусство жить» – формула, которой Андрей Белый, enfant terrible, определил в свое время сущность искусства, – является по сути квинтэссенцией определенной поэтики поведения. История «искусства жить» в России берет начало в истязаниях смехом во времена Ивана Грозного, но теоретическое обоснование оно получило позже, в эпоху романтизма, а затем символизма. Эта книга посвящена жанрам, в которых текст и тело сливаются в единое целое: смеховым сообществам, формировавшим с помощью групповых инсценировок и приватных текстов своего рода параллельную, альтернативную действительность, противопоставляемую официальной; царствам лжи, возникавшим ex nihilo лишь за счет силы слова; литературным мистификациям, при которых между автором и текстом возникает еще один, псевдоавторский пласт; романам с ключом, в которых действительное и фикциональное переплетаются друг с другом, обретая или изобретая при этом собственную жизнь и действительность. Вслед за московской школой культурной семиотики и американской poetics of culture автор книги создает свою теорию жизнетворчества.

Шамма Шахадат

Искусствоведение
Певцы и вожди
Певцы и вожди

Владимир Фрумкин – известный музыковед, журналист, ныне проживающий в Вашингтоне, США, еще в советскую эпоху стал исследователем феномена авторской песни и «гитарной поэзии».В первой части своей книги «Певцы и вожди» В. Фрумкин размышляет о взаимоотношении искусства и власти в тоталитарных государствах, о влиянии «официальных» песен на массы.Вторая часть посвящается неподцензурной, свободной песне. Здесь воспоминания о классиках и родоначальниках жанра Александре Галиче и Булате Окуджаве перемежаются с беседами с замечательными российскими бардами: Александром Городницким, Юлием Кимом, Татьяной и Сергеем Никитиными, режиссером Марком Розовским.Книга иллюстрирована редкими фотографиями и документами, а открывает ее предисловие А. Городницкого.В книге использованы фотографии, документы и репродукции работ из архивов автора, И. Каримова, Т. и С. Никитиных, В. Прайса.Помещены фотоработы В. Прайса, И. Каримова, Ю. Лукина, В. Россинского, А. Бойцова, Е. Глазычева, Э. Абрамова, Г. Шакина, А. Стернина, А. Смирнова, Л. Руховца, а также фотографов, чьи фамилии владельцам архива и издательству неизвестны.

Владимир Аронович Фрумкин

Искусствоведение