Лекции по истории религий

Вы знаете, что и для монарха буквально до последнего времени сохраняется так называемый царский ритуал. Думаю, никому из вас, встреться вы случайно с английской королевой, не придет в голову подойти и сказать «Привет! Ну, как поживаешь?» и пожать ей руку. Для нас естественно благоговение перед королем. Когда однажды в Австралии встречали королеву Елизавету II, премьер-министр – не знаю, может быть, он выпил – чуть приобнял ее за талию, так как она оступилась, такой чисто инстинктивный жест. Ему, однако, пришлось подать в отставку – есть вещи, которые недопустимы даже в отношении современного, совершенно секуляризованного монарха. И сам монарх скован ритуальными ограничениями, он во всем должен воспроизводить Божественное и должен быть чужд всему падшему, земному. А человек, имеющий колоссальную власть, очень слаб, он ведь все-таки человек. И это, видимо, привело к кризису веры в то, что царь спасает. Именно это вызвало крах древнеегипетской монархии. Потом монархия восстановилась, и формально вся титулатура осталась неприкосновенной, но внутренне уже никто всерьез не верил, что царь является спасителем. Это ушло, осталась только форма. И уже не воздвигали пирамид, а строили намного более скромные гробницы: невозможно было поднять народ на гигантские дела ради царя.

В мире наметилось новое видение: не ритуальное спасение через уподобление какому-то действию в мире богов, совершаемому прообразом божества – царем, а нечто иное. Оно появляется в Египте, в Месопотамии, позднее распространяется на периферию тогдашнего культурного мира и захватывает почти все страны. Переходное время занимает почти все второе тысячелетие.

Суть непростого процесса состояла вот в чем. Человек обнаруживает в себе самом нечто божественное, некую божественную частицу. Возможно, это знание было и раньше, но, безусловно, оно связано с углубленной молитвой. Опыт молитвы всегда, в любой культуре, в любой традиции, открывает в человеке божественную искру – а она есть в нем всегда. И человек начинает понимать, что все эти огромные, громоздкие государственные формы спасения вроде бы и не нужны, что основа спасения находится в глубине сердца. Что сутью спасения является верность не царю, а Богу, Творцу, а царь – только правитель, не более.

С этой мыслью входит в историю еврейский народ; но одновременно она же глубоко преображает культуры Южной Азии. Египет и Месопотамия, страны очень древние, с устоявшейся цивилизацией, тоже пережили этот кризис. Появился ряд интереснейших скептических текстов, где вообще выражается сомнение в вечной жизни. Что касается Египта, вспоминается замечательный текст – заупокойная стела Таимхотеп – жены верховного жреца города Мемфиса Пшерниптаха. Женщина умерла молодой, лет тридцати четырех; она оставила предсмертную речь, как было принято в Египте, – возможно, это действительно была ее речь, возможно, стилизация; этого мы никогда не узнаем.

О брат, супруг, друг, первосвященник!
Не уставай пить и есть, хмелей,
Наслаждайся любовью, празднуй,
Следуй желанию сердца день и ночь –
Да не печалится сердце твое,
Да будут благими для тебя годы, проводимые на земле!
Весь Запад – страна сна,
Мрак лежит на этой обители,
На этом месте спящих в своих мумиях,
Не пробуждающихся, чтобы видеть
Своих братьев, своих отцов и матерей,
Забыло сердце и жен и детей.
Вода жизни, напояющая всех, ее жажду я!
Струится она для того, кто на земле.
Жажду я воды, текущей позади меня.
Не ведаю я, где она, с тех пор как прибыла в эту юдоль.

Полный пессимизм – и не забывайте, что это жена верховного жреца. Это честный текст, видимо, так действительно чувствовали тогда многие. И вдруг в этом же тексте удивительный прорыв надежды:

Дай мне струящейся воды!
Скажи мне: «Недалеко ты от воды!»
Обрати лицо мое к северу, к краю вод!
Быть может, тогда упокоится сердце мое от снедающей его тоски.
‹…›
О вы все, пришедшие в этот город мертвых,
Воскуряйте мне благовония, возливайте мне воду
В каждый праздник Запада.

Стела № 147

Британского музея (I век до Р.Х.)

Не следует забывать, что в Египте северный ветер со Средиземного моря нес прохладу и дождь, в отличие от иссушающих пустынных ветров.