Лекции по истории русской философии

В то же время Катков не закрывал глаза на то, что русское самодержавие не просто с каждым днем становится слабее и теряет авторитет, но и уступает инициативу правительству. Обращаясь к Александру III, он писал: «Россия имеет две политики, идущие врозь — одну царскую, другую министерскую». Сохранение подобной ситуации «может сообщить фальшивое и опасное направление нашему прогрессу». Во-первых, этим подрывается идея централизации: общество приучается иметь дело с правительством, которое заслоняет собой народ с его нуждами от монарха. Во-вторых, «независимое» правительство демонстрирует «непослушание» верховной власти, что само по себе служит пагубным примером для подданных и способно лишь «просто-напросто революционизировать насильно страну»[20]. Идеолог самодержавия ратовал за «оздоровление» власти, т. е. полное превращение правительства в простой административный придаток монархической системы. «Надо, чтобы страна знала, — аргументировал публицист, — под каким солнцем она живет, какое начало управляет ее судьбами, куда она должна смотреть и в каком направлении предстоит ей строиться далее».

Важнейшим звеном укрепления верховной власти должно явиться земское управление. Через земства, по мнению Каткова, «верховная власть может войти в более тесную связь с народом», объединить под своим скипетром «здоровые силы» общества. Земства должны возглавить представительство «положительных интересов», иначе говоря, «местных организованных элементов»: крупных землевладельцев, поместных дворян и других привилегированных групп населения. Их основой мыслились «нынешние дворянские собрания». В газете Каткова проводилось требование «ослабить в составе земских учреждений представительство темных масс», т. е. крестьян — ведь их нужды и без того известны и «никто, как дворянство, не сможет так последовательно их защищать». От «дарования» дворянскому сословию «политических прав» Катков ожидал не только затухания интеллигентской «крамолы», но и укрепления российской государственности, ее монархического начала.

б) Последовательным консерватором, близко опекавшим катковский лагерь, был К.П. Победоносцев (1827–1907). Духовный наставник двух последних российских императоров, обер-прокурор Святейшего Синода, он в некотором роде стал общим символом политической реакции и застоя, что запечатлелось в блоковских строках:

В те годы дальние, глухие,
В сердцах царили сон и мгла:
Победоносцев над Россией
Простер совинные крыла…

Победоносцеву выпало первому после убийства Александра II формулировать идеологическую программу нового царствования. В своей печально знаменитой речи, произнесенной в марте 1881 г. на совещании выскопоставленных сановников, проходившем под председательством Александра III, он, в частности говорил: «В России хотят ввести конституцию… А что такое конституция? Ответ на этот вопрос дает нам Западная Европа. Конституции, там существующие, есть орудия всякой неправды, источник всяких интриг». Он относил конституционные учреждения к разряду «ужасных говорилен» — наряду с земствами, судами («говорильней адвокатов») и свободой печати, в которых произносятся «растлевающие речи», расшатывающие устои самодержавия. Победоносцев призывал «каяться». «Нужно действовать», — такими словами под одобрительные реплики императора закончил свою речь обер-прокурор[21].

Более полное представление о взглядах Победоносцева дает опубликованный им в 1896 г. и выдержавший пять изданий «Московский сборник». Первое, что обращает внимание, — это критика Победоносцевым идеи отделения церкви от государства. Позиция его в данном вопросе совпадала с учением ранних славянофилов. По его мнению, «этой теории, сочиненной в кабинете министра и ученого, народное верование не примет». Она может быть привлекательна для государства, «потому что обещает ему полную автономию, решительное устранение всякого, даже духовного противодействия». Однако церковь, по занимаемому ею положению, «не может отказаться от своего влияния на жизнь гражданскую и общественную; и чем она деятельнее, чем более ощущает в себе внутренней, действенной силы, тем менее возможно для нее равнодушное отношение к государству». Остается либо предположить неустранимость конфликта между церковью и государством, либо идти на установление государственной церкви.